Кошмары

Ни вчера, ни сегодня ничего не происходило. Мадам Дюбоннэ принесла шнур для занавески, который сняла в другом номере. Все равно он там ни к чему, почти весь этаж пустует. Хозяйка часто навещает меня, всякий раз что-то приносит. Я вытянул из нее еще многие подробности здешних самоубийств, а нового так и не узнал. Относительно причины всех этих случаев у нее особое мнение. Она полагает, что циркач удавился от несчастной любви – когда он годом ранее останавливался здесь, к нему часто захаживала какая-то юная особа, которая в этот его постой не объявилась ни разу. Швейцарец же, как считает мадам Дюбоннэ, довел себя до ручки частыми переездами – чего еще от этих выездных торговцев ожидать. Ну а полицейский, несомненно, покончил с собой единственно для того, чтобы «лично ей досадить».

Должен сказать, что эти версии госпожи Дюбоннэ несколько ущербны, но я все же их выслушал. Они меня хотя бы повеселили.

ЧЕТВЕРГ, 3 марта.

Все еще ничего. Комиссар звонит по несколько раз на дню, и я все время объясняю, что чувствую себя великолепно. Очевидно, такие сведения не вполне его удовлетворяют. Я распаковал учебники и справочники, занимаюсь. Таким образом, добровольная изоляция в этом месте приносит хоть какую-то пользу.

ПЯТНИЦА, 4 марта, 2 часа пополудни.

Мне подали отличный обед. К нему хозяйка принесла полбутылки шампанского – ощущаю себя форменным Лукуллом. Это же самый настоящий пир для приговоренного, ха! Она смотрит на меня так, будто видит на шее накинутую петлю, как на стопроцентного мертвеца. Перед своим уходом она со слезами в голосе просила меня «пойти с ней»; она, верно, боялась, что я также вздернусь, чтобы «досадить». Я отказался – под предлогом неотложных занятий. Вздыхая и охая, матрона убралась.

Я внимательно осмотрел новый шнурок для занавески. Ведь на нем-то я должен в какой-то момент повиснуть! Что-то никакого желания, вот ни малейшего. Шнурок притом тверд, шершав, очень плохо затягивается в петлю; нужна недюжинная решимость, чтобы последовать примеру других. Сел за стол; слева стоит телефон, справа лежит револьвер. Никакого страха. Разве что немного любопытно, чем это все обернется.

6 часов вечера

Ничего не произошло. Рука так и тянется написать – «как жаль». Не спорю, изредка я подходил к окну – вот только по самым банальным житейским причинам. Где-то между пятью и шестью телефон буквально разрывался от звонков комиссара. Переживал за меня, старый черт. Госпожа Дюбоннэ на седьмом небе от счастья – постоялец прожил в седьмом номере неделю, и до сих пор с целой шеей! Неслыханное дело.

ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 марта.

Мне все больше начинает казаться, что в участи моих предшественников не виноват никто, кроме них самих, ну и редкостное, отрицать глупо, стечение обстоятельств. Дал комиссару задание – составить для меня подробный повторный отчет о деталях всех трех самоубийств. Думаю, если хорошенько прошерстить мелочи и восстановить хронометраж, истинная причина всплывет-таки на поверхность. Что до меня – буду сидеть здесь столько, сколько меня готовы терпеть. Слава моя не покорит Париж, но, как бы там ни было, жилье и еда задарма на дороге не валяются. Углубился в учебники, дела идут все лучше. Помимо всего прочего, есть одна причина, удерживающая меня здесь.

СРЕДА, 9 марта.

Ну что же, поставлю точку над «i». Кларимонда…

Ну да, я о ней пока ничего не рассказывал. А она, между прочим, третья причина моего пребывания здесь. Именно из-за нее в роковые часы я порой подходил к окну – само собой, без мыслей о самоповешении. Кларимонда – почему, однако, я ее так называю? Не имею ни малейшего понятия об ее настоящем имени, но это ей определенно подходит. Не удивлюсь ни капли, если ее взаправду именно так, выспренно, зовут.

Кларимонду я заметил в первые же дни моего пребывания в номере. Она живет по ту сторону очень узкой улочки, и ее окно приходится как раз напротив моего. Она сидит у него, всегда полускрытая занавесками. Должен, правда, отметить, что она стала наблюдать за мной раньше, чем я за ней, и я ее явно чем-то заинтересовал. Ну, оно и немудрено, ведь вся улица знает, где и ради чего я поселился. Уж мадам Дюбоннэ об этом позаботилась.

Я, право, не особенно влюбчивого нрава, едва ли знаю женщин. Впрочем, когда из Вердена перебираешься в Париж изучать медицину, притом средств тебе едва хватает на нормальный обед раз в три дня, об амурных делах и не думаешь. Да, я неопытен и плохо во всем этом смыслю. Но меня, знаете ли, все устраивает.

Сначала у меня вовсе не было мысли завязать какие-либо отношения с моей визави – только подумал: раз уж подвизался сюда проводить наблюдения и до сих пор, несмотря на все потуги, не вскрыл ни одной интересной темы – может, попробовать изучить соседку? Трудно все ж таки весь день-деньской сидеть над книгами.