На столе под стеклянным колпаком стояло чучело мопса. Это был Тутти, я узнал его, хоть чучело и было сделано очень скверно. Тутти был любимчиком тети – отвратительный злобный недопесок, ненавистная тварь, отравившая мне детство. Он всегда рычал на меня и таращился злобными глазками: я боялся зайти в комнату, если мопс в ней сидел, боялся чуть ли не до смерти. И вот теперь эта комната безраздельно принадлежит ему, набивному Тутти в стеклянном плену, а я так нагло вторгся. Он уставился на меня своими огромными желтыми глазами с той же глупой, ядовитой ненавистью прежних времен. Я никогда не делал ничего, что могло бы разозлить этого жирного пса, но его стеклянные глаза все еще говорили: «Я никогда тебя не прощу».
И я испугался. Я снова испугался это толстое, скверно набитое чучело, эту мертвую собачонку с остекленевшим взглядом, которая всегда ненавидела меня и все еще ненавидит. Я не мог встретиться с ним глазами. Я снова повернулся к окну… там стояла
– Фэнни! – крикнула она во двор внизу. – Фэнни! Немедленно поднимись сюда и убери эту комнату. Ужас, как здесь все запылилось!
Затем
Я сижу за своим письменным столом. Газета лежит передо мной. Она датирована шестнадцатым сентября, но мой личный календарь оставлен на пятом августа. Целых шесть недель выпадения из мира! Меня здесь вообще не было. Я всего лишь гость в этом мире и в этом замке, который теперь принадлежит ей.
Но я не уйду мирно, не сдам замок без боя. Если я уже проиграл, только в бою у меня остается шанс на реванш. Да будет так!
Кохфиш стоял рядом, по его щеке скатилась слеза; не знаю, может быть, причиной был дым. У него что-то было на сердце, и я прямо спросил его, в чем дело.
– Это правда, барон? – спросил он. – Это действительно так? Вы вернулись к нам навсегда? – Он протянул руку, и я пожал ее, будто обещая что-то.
О небеса, если бы только я мог сдержать такое обещание! Я отпустил горничную леди. Попросил Кохфиша вручить ей счет за полтора года, если она немедленно уйдет. Завтра я отправлюсь в путешествие. Мне не нравится проклятая бабская аура этого места.
Вы не уедете, господин барон! Но уеду я, пусть даже и в вашем мужском костюме. Я уеду в Вену и закажу себе там новое приданое, Фэнни поедет вместе со мной. Берегитесь, герр, ваши выходки непростительны.
Проснулся в своей постели. Позвонил – явился Кохфиш. Он ничего не сказал, но я достаточно прочел на его лице: радостное удивление по поводу того, что я снова здесь – и безнадежная покорность, сколь бы долго мое безумие ни продолжалось.
Я позавтракал. Прошел по всем комнатам – в них перемены. Все вычищено, мебель и картины переставлены и перевешены. Я хотел поехать верхом и пошел в конюшню. Моих лошадей там больше нет – они проданы. Зато там стояли три чудные кобылы с длинными хвостами – под дамское седло.
Итак, я попран. Всем заправляет она. Она оставила мне только две комнаты: спальню и библиотеку, где я работаю. Я еще раз прочел то, что она написала на последней странице: «Берегитесь, герр, ваши выходки непростительны».
Я кое-что заметил. Это хороший знак, и я воспользуюсь им. У меня в кармане лежит браунинг. Я видел ее два раза – тогда, у очага, и в комнате тети Кристины. Если увижу и третий, это будет последний раз.
Вот как, барон? Проверьте карманы еще раз – «браунинг» ваш я заперла в столе, ему там самое место. Если хотите знать, и у меня есть хорошенькие маленькие револьверы, как раз под дамскую руку. Пусть они меньше, их убойная сила от этого не страдает. Я ничего не боюсь, господин барон, а вот вы даже чучело Тутти не можете обойти спокойно. Боже-боже, мертвый мопсик тетушки Кристины вот-вот выскочит из-под стеклянного колпака и тяпнет кого-то за мягкое место! Прячьтесь, прячьтесь же под кровать, господин барон!
МЕРЗАВКА! ПОДЛАЯ НИЗКАЯ ТВАРЬ!
Негодяй! Буффон! Жалкий дрянной мальчишка!
То были последние слова в черном гроссбухе. Ночью на четвертое октября Кохфиш услыхал выстрел. Он бросился на звук и нашел барона голышом в наполненной до краев уже не одной лишь водой ванне. Покойник весь жалко скорчился, и со стороны казалось, будто он пытался сжать самого себя в крохотный комок, удерживая нечто, рвущееся из него наружу.