Стив пришел к ней ночью, ослабил крышку – то была непростая задача, ибо гроб был плох, дешево сделан и в дополнение к шурупам весь ощетинился погнутыми гвоздями. Но там лежала та брюнетка, и ей Стив подарил свои цветы. Он ласкал ее и покрывал нежными поцелуями, тихо нашептывал слова любви.
И вдруг она попросила его:
– Возьми меня с собой!
– Как она тебя попросила? – уточнил Ян Олислагерс.
– Попросила, – эхом повторил Стив.
– Ее губы двигались?
Он покачал головой.
– Умоляющий взгляд?..
– Нет-нет, ни разу им глаза не открывал, никогда.
– Тогда как же она обратилась к тебе, дружище?.. Как же?
Но Ян так и не добился от него иного ответа.
– Она попросила меня, – твердил Стив. – Попросила.
Тогда он поднял ее, понес по тихой дорожке кладбища в склепный дом. Затем он уложил ее на старые мешки. Они стали их брачным ложем. Но он насыпал поверх них тьму нарциссов. Мертвые женщины любят цветы даже больше живых.
Черноволосая была первой. Затем появилась та, которую звали Кармелита Гаспари, она и подарила ему коралловое ожерелье.
– Она… подарила тебе? – снова удивился Ян.
Стив кивнул.
– Как? Как это произошло.
Он беспомощно огляделся. Он не знал.
– Она… подарила его… мне.
У него была еще блондинка. И одна с рыжими волосами, которую звали Милен. И еще одна… Им больше не требовалось ни о чем просить – Стив и так теперь знал, как нужно обходиться. По ночам он выходил на кладбище или в часовню, брал свою невесту и относил ее в склеп, где и брала начало их единственная незабываемая ночь.
Он никогда не забывал убирать цветы. И они всегда сами говорили ему каким-то уму непостижимым образом, какие именно цветы нужны. Одна хотела розы, но не какие-нибудь, а самые красные. Другая пожелала белоснежных лилий с высокими стеблями – тех, что произрастали за домом старого Павлачека. Одна просила цветки жасмина, а другая – букет глициний, буйно расцветших по всему городу. Были и темно-синий ирис со старых могил немцев, и цветы липы с дерева над скамейкой, где сиживал со Стивом Ян, и бобовник, что рос неподалеку от ратуши…
Никто, впрочем, никогда не спрашивал туберозы.
И весь этот мертвый язык Стив прекрасно понимал.
Он был, в сущности, великовозрастным ребенком, когда прибыл в Андернах, что в землях египетских. Но вот одна мертвая женщина сделала из него мальчика, пробудив в его сердце любовь своими
В те тихие ночи в часовне из мальчика вырос юноша, познавший грезы мертвых.
И вот Стив стал мужчиной. Ведающим. Уверенным и убежденным.
Живые женщины были недоступны ему, ведь он их не понимал. Но по такому поводу горевать всяко не стоило – пусть остаются такими, какие есть. Его мир был здесь, на погосте Андернаха. И этот мир был создан только для него и принадлежал ему одному, простой и безукоризненный.
Он, Стив, был его единственным хозяином. Но затем ему открылись новые тайны. Он никогда не доискивался, никогда не докапывался, как это делал его друг-фламандец, но ему открылось, что цветы на кладбище вокруг него были ответами на все вопросы. Свежая роза улыбалась ему часами, если день был погожий и располагал к тому. Ничто никогда не казалось Стиву странным и ненормальным. Все было так просто, так ясно. Нужны только цветы, вот и все.
И фламандец подумал тогда: иногда рождаются на свет такие люди, чья любовь так сильна, что простирается за пределы жизни, даже в царство самой смерти. Так она сильна, что способна на краткий миг возвратить усопшего в мир живых. Многие поэты воспевали сей процесс. Хельги, герой скандинавских Эдд, должен был вернуться из страны мертвых обратно на свой погребальный холм, к ждущей его Сигрун, –
Обдумывая этот миф, Ян Олислагерс часто приходил к мысли о том, что все это было построено лишь на сильных эмоциях, перекрывавших ход всем другим мыслям и чувствам. Несчастье – или же величайшее счастье в мире? – быть одержимым этим диким пламенем отрицания смерти снисходило лишь на тех, кто обладал волей, выкованной из стали, такой, что позволяла утраченных возлюбленных рождать заново в горниле собственного духа. Так одержим был Орфей, отправляясь искать свою Эвридику. Сильная воля к жизни способна затронуть и мир мертвых – в этом весь секрет.
Вот только в случае Стива все было иначе.
Стив был хозяин в своем саду смерти, но теперь его хозяйство настолько разрослось, что стало заглядываться на мир живых, существовавший до той поры независимо.
Впервые Ян понял это на похоронах братьев Столинских, двух польских шахтеров, погибших в обвале. Взгляд Стива упал на молодую девушку, которая стояла прямо у могил. Он долго смотрел на нее, а потом улыбнулся.
– Она вскоре придет ко мне, – прошептал он на ухо Яну. – Она уже почти моя.