Кошмары

– Где покоится Кармелита Гаспари? – как-то раз спросил Ян Олислагерс, нашедший подобную непривязанность к объектам потустороннего воздыхания странной.

Стив покачал головой и сказал:

– Не знаю…

– А Милен? Анка Савич?..

Стив не знал. Ему никогда не приходило в голову украсить хотя бы одну из них цветами – то была забота садовника. Но он знал, где находится место упокоения старого немца Якоба Химмельмана или промышленника Дж. Т. Кэмпбелла – о, множество других захоронений он ведал как свои пять пальцев.

Ни капли верности в нем нет, поначалу даже рассердился про себя Ян Олислагерс, а потом задумался. Но… верен ли ребенок своим игрушкам? Он бесконечно привязан к ним один момент, а уже в следующий забывает о них или даже ломает…

Мысль, пришедшая следом, была страшнее:

…верен ли Бог тем вещам, с которыми обращается?

И все же ни Богу, ни ребенку не чужда верность. И если однажды Стив столкнется с неверностью, тогда его божественность отхлынет, все его ребячество сойдет, как дешевая позолота. И тогда он станет человеком. Будет чувствовать себя человеком, вести себя как человек. Тогда зловещая сторона его натуры будет уничтожена.

Это произошло в конце бабьего лета, которое в землях египетских длилось до конца ноября. До той поры, ничуть не стесняясь компании Олислагерса, Стив продолжал жить своей потаенной ночной жизнью.

Он почувствовал облегчение после всех своих признаний. Его друг был хорошим исповедником, и Стив очень хорошо чувствовал, как сильно Ян хотел узнать его тайну. Он всегда оставался для него слугой, всегда выполнял каждую малейшую прихоть, которую только мог придумать фламандец. Он искал для него грибы на лугах и крупную ежевику, клал цветы на его стол. Вскоре он заметил, как много внимания Ян уделяет чистоте, и стал следить за тем, чтобы все вокруг него всегда блестело. Дошло до того, что Стив, долгие годы не задумывавшийся особо о личной гигиене, стал держать себя в чистом теле – не из-за какой-либо потребности, а сугубо из уважения к своему компаньону.

Они жили бок о бок, и лишь ночь разделяла их порой.

– Она придет ко мне этой ночью, – говорил Стив, и фламандец спрашивал:

– Какие цветы ей угодны?

– Кувшинки, – отвечал Стив, – из маленького пруда.

Или же:

– Сирень! Много сирени!..

Или же что-то совсем другое.

Они выходили вместе и собирали требуемое подношение. Относили в склеп, стелили старые мешки на каменном полу, осыпали их цветами.

Потом Олислагерс уходил к себе, в пристройку, ложился в постель и пытался заснуть – или читал, или курил, или играл сам с собой в шахматы. Он старался не вслушиваться, но иногда улавливал звуки против своей воли.

Много раз он пытался усыпить бдительную натуру, но у него не выходило.

Затем в одну из подобных ночей он пустился в пробежку по погосту. В другую вовсе выволок кровать на улицу, поставил ее в маленькой беседке, за кустами жимолости, и лег так. Но он не спал. Ему все время казалось, что он слышит звуки, доносящиеся из склепа. И однажды он будто бы даже видел…

Нет. Не могло такого быть.

Это мое воображение дорисовывает картину, думал он. Вот и все. Вообще-то на моих глазах разворачивались вещи и похуже, и это не причинило мне никакого вреда. Так что нужно просто войти внутрь, увидеть все как есть… и тогда мои нервы успокоятся.

Ян поспешил к склепу с зажигалкой в руке, но не вошел сразу. Он обошел его раз пять по кругу, прислушиваясь к голосам. Один из них точно принадлежал Стиву, но…

Наконец Ян выругался и с силой распахнул дверь. Маленькая лампочка освещала склеп. Тело лежало на мешках среди желтых роз. Стив стоял перед ним на коленях.

Ян окликнул его, но Стив не слышал. Не обеспокоил его и звук открывающейся двери. Тогда Ян подошел поближе, чтобы ясно видеть лицо своего друга.

Стив смотрел неотрывно на покойницу, напряжение превратило его лицо в маску из камня. Он стиснул кулаки и весь обратился в слух. И вот мягкое «да» сорвалось с его губ, раз, а затем еще раз.

Покойница разговаривала с ним, и Стив слушал. Четверть часа, полчаса… Ян Олислагерс прислонился к стене, тихо считая, чтобы скоротать время. Едва ли это помогало – Стив раз за разом повторял:

– Да… Да… Да, конечно…

И в какой-то момент он сказал:

– Любовь моя.

Затем по телу Стива пробежала судорога. Он качнулся вперед-назад. С его губ шли звуки – сбивчивые, прерывистые и неразборчивые.

Ян Олислагерс стиснул зубы, сцепил руки и закрыл глаза, чтобы собрать все свои силы. Что-то происходило там, перед ним, и он должен был выяснить, что это было.

Снова – теперь уже громче, звонче, чем ранее:

– Да!