На этом, мой дорогой брат, все. Я не знаю, удалось ли мне тебя убедить. Чтобы ты не намеревался сделать, обдумай это хорошенько».
Три недели спустя доктор Каспар получил следующий ответ:
«Как вам известно, дорогой шурин, мы женаты со вчерашнего дня. Мой муж передал мне ваше подробное письмо сразу после церемонии. Мы прочли его вместе. Сначала мы смеялись и смотрели на все это довольно скептически. Но должна признать, что чем дальше мы читали, тем серьезнее относились ко всему там описанному. Все, что вы сообщили нам о своей матушке, мы очень внимательно обдумали – и снова перечитали ваше письмо. В конечном счете, дорогой шурин, вы добились желаемого. Вы убедили и своего брата и меня.
Только, дорогой шурин, мы сделали из всего этого другой вывод.
Мы поженились, и я надеюсь подарить своему мужу детей. Вероятно, это будут девочки, и конечно же я хочу, чтобы они стали такими же прелестными ведьмочками, как ваша матушка!»
Доктор Каспар прочел это – и с сомнением покачал головой.
Одержимые
Завещание Станиславы д’Асп
I
Станислава д’Асп два года издевалась над графом Венсаном д’Ольтонивалем. Он каждый вечер сидел в кресле партера, когда она пела свои сентиментальные песни, и каждый месяц переезжал вслед за нею в другой город.
Розы графа она скармливала белому кролику, с которым выходила на сцену, а его бриллианты закладывала в ломбард, чтобы устраивать попойки товарищам и разнузданной богеме. Однажды он поднял ее на панели: она, шатаясь, вела к себе мелкого журналиста. При этом Станислава расхохоталась.
– Пойдемте же вместе, – предложила она графу, – вы подержите нам свечу!..
Не было такого пошлого оскорбления, которого она не нанесла бы злополучному влюбленному. Грубее и циничнее слов, которыми она осыпала его, когда он отваживался приблизиться к ней, не сыщешь на свете.
Весь персонал в кафешантане любил несчастного графа, относясь к нему с нескрываемой жалостью. Артисты не отказывались от денег, которые расточала эта развратная женщина, но ненавидели и презирали ее, считая для себя позором выступать с нею на одних подмостках. Они находили ее невежественной и совершенно бездарной, не имеющей в своем активе ничего, кроме телесной красоты. Старший из «Пяти братьев Гобсон», Фриц Якобскеттер из Пирны, однажды разбил ей о голову бутылку от красного вина; белокурые волосы Станиславы залило липкой кровью.
Наконец, однажды вечером, когда театральный врач после беглого осмотра грубо заявил Станиславе, что у нее чахотка в терминальной стадии и что через несколько месяцев ее не станет, если она и дальше будет вести такой образ жизни, она позвала графа в свою гримерную. Когда он вошел, она заявила ему, что теперь согласна стать его любовницей. Граф наклонился, чтобы поцеловать ей руку. Станислава оттолкнула его, залилась злорадно смехом, но тот невольно перешел в удушающий кашель. Она долго не могла успокоиться – все кашляла в шелковый носовой платок, опустив голову на стол с гримировкой. Затем поднесла к самому лицу своего поклонника платок, обагренный кровью и желтой мокротой:
– Вот, полюбуйтесь! До такого порченого товара вы, идиот, охочи!..
Такова была Станислава д’Асп. Но грубая распутница постепенно превратилась в изящную даму. Граф кочевал с ней по всей Европе, перевозя больную с одного лечебного курорта на другой. Станислава исполняла все, чего от нее требовали граф и врачи; никогда не жаловалась, не обмолвилась ни малейшим противоречием. Она не умерла, она жила за месяцем месяц и за годом год, и даже умудрялась поправляться – очень медленно, но в ее состоянии здоровья нельзя было не отметить улучшений. Все чаще и чаще теперь взгляд ее останавливался на графе. Среди спокойной, однообразно-невозмутимой жизни в сердце у нее зародилось и окрепло чувство признательности.
Когда они уезжали из Алжира, врач сказал, что Станислава со временем, быть может, совершенно поправится. Граф отвернулся, но она увидела, как глаза его наполнились слезами. И вдруг, чтобы еще более обрадовать его, она прикоснулась к его руке – и поняла, что он весь дрожит. Тогда она произнесла с усмешкой:
– Венсан, я хочу выздороветь для тебя!
Она впервые назвала его по имени, впервые обратилась к нему на «ты», впервые сама дотронулась до него. Граф посмотрел на Станиславу и разрыдался, не будучи в силах преодолеть свое волнение. Она же смотрела на его слезы, и глухое озлобление накипало в ее душе.
Он казался ей жалким и противным.