Кошмары

На днях за ужином у матушки собралось около восьми дам и господ. Разговор зашел об индийских факирах, и один из гостей продемонстрировал давно известный трюк – проткнул свою щеку булавкой для шляпы. После он и вовсе сотворил из своей щеки что-то вроде подушечки для иголок. Индийские факиры достигли совершенства в этом искусстве и, кажется, совсем невосприимчивы и к более серьезным ранам, наносимым булавками, раскаленными углями и прочими вещами. Трюк, который я часто наблюдал и даже сам пытался повторить, довольно прост. Для него достаточно небольшой практики и силы воли. Конечно небольшое повреждение эпидермиса причиняет боль, но эту боль легко терпеть. Конечно, трюкач всегда выбирает те части тела, которые меньше всего могут пострадать от таких ран, – как правило, это какая-то мышца. Йоги с легкостью протыкают эту часть иглой, гвоздем или шилом – выглядит это всегда впечатляюще. Единственная опасность тут – это заражение крови, поэтому все эти детские орудия пыток нужно продезинфицировать перед применением. Но стоит внезапно уколоть такого фокусника, он непременно почувствует и даже испытает боль. Это навело меня на мысль опробовать кое-что на нашей матери. Она очень восприимчива к малейшей боли. Стоит ей слегка уколоть палец во время шитья, как она начинает просто голосить от боли. У нее на шее есть очень маленькая, едва заметная родинка. Когда я целовал ее на ночь, то положил обе руки ей на шею и слегка уколол. Она ничего не почувствовала. Наверное, в первый раз нажим был очень слабый. Поэтому я не выпустил ее из своих объятий. Снова поцеловал, при этом уколол сильнее и прямо в родимое пятнышко. Но и теперь она ничего не заметила. Ты знаешь, что палачи во время пыток раздевают ведьм донага и с помощью иголок ищут так называемые ведьмины отметины, участки тела, полностью невосприимчивые к боли. У нашей матери эта отметка очевидна.

В тот же вечер я мог снова наблюдать за матерью в полнолуние. Со своего привычного места я видел, как она открыла дверь своей спальни и вошла в комнату. Она села в свое кресло, освещенное лунным светом. Ее серебряные волосы были убраны под черный кружевной платок. Она смотрела в окно. В этот момент просто чудесно наша мать выглядела! Она сидела неподвижно, мертвая тишина стояла на улице, и в самой комнате тоже царило безмолвие. И тут запел ее сверчок. Очень тонко и нежно. Обычно он стрекочет не так музыкально. Но, казалось, он испугался, что нарушил эту священную тишину, так как внезапно его пение оборвалось. Взглядом я пытался найти его. Когда же мой взгляд упал на матушку, я увидел, что нечто сидит на ее голове. Оно спрыгнуло. И это был не сверчок. О нет, нечто намного больше. Оно было серого цвета. Оно упало на ковер, но я не услышал ни малейшего шума. Оно прыгнуло на кушетку возле открытого окна и на какое-то время свернулось на желтом пледе. Это была большая кошка. В следующее мгновение зверек был уже на подоконнике. А потом и вовсе выпрыгнул на улицу. Непроизвольно я испугался. Но и теперь я не услышал ни малейшего шума. Я бросился к окну и застыл, потому что совершенно отчетливо услышал мурлыканье. Я обернулся. Напротив меня стояла Баст, богиня-кошка, которая, как утверждала матушка, умеет мурлыкать. Я больше ничего не слышал. Наверное, это был просто плод моего воображения. Я снова подошел к окну и выглянул наружу. Под окном сидела серая кошка, которая вскоре лениво поднялась и неслышными шагами поспешила куда-то. По всей видимости, прыжок с первого этажа прямо на камни совершенно ей не повредил. Не отдавая себе отчета в своих действиях, я быстро спустился по лестнице и выскочил на улицу. Я видел, что кошка пробежала уже два дома и пересекла проезжую часть. Я преследовал ее, держась на расстоянии. Она миновала улицы с таким видом, словно четко знала, куда ей нужно идти. Вопреки кошачьей природе, она не семенила вдоль домов, а совершенно спокойно проходила безлюдные улочки.