Косметика врага

— Странно. Ты ведь только что не верил, что это я убил ее. Рассуждая о комплексе вины, я тебе так запудрил мозги, что ты вдруг мне поверил и даже интересуешься, почему я убил твою жену. Я вижу, ты готов поверить чему угодно, лишь бы только не усомниться в собственной невиновности.

— Отвечайте: почему вы убили Изабель?

— Я не отвечаю на некорректно сформулированные вопросы. Стоило бы спросить: «Почему я убил свою жену?»

— Об этом не может быть и речи.

— Ты все еще не веришь, что я — это ты?

— Я никогда в это не поверю.

— Какое преклонение перед своим я. «Я — это я, ничто и никто, кроме меня. Я — это я, значит, я не стул, на котором я сижу, и не дерево, на которое я смотрю. Я отличаюсь от всего мира и умещаюсь в границах собственного тела и разума. Я — это я, то есть я не проходящий мимо господин, тем более если этот господин — убийца моей жены». Вот твое жизненное кредо.

— Да, это мое кредо.

— Люди вроде тебя научились замечательно жить не думая. Ведь в жизни столько поводов для волнений, а тут еще твое маленькое я то и дело задает неприятные вопросы. Все это тревожит и угрожает нарушить твой покой. По счастью, люди изобрели замечательный способ, как этому противостоять: они перестали думать. Зачем думать? Пусть думают те, кому положено думать по роду их деятельности: философы, поэты. Так жить гораздо удобнее, тем более что можно себе позволить полностью игнорировать плоды их раздумий. Так, один замечательный философ еще три века назад сказал, что «пристрастие к своему я заслуживает ненависти»,[3] а великолепный поэт прошлого века провозгласил, что «во мне живет другое я»;[4] что ж, звучит очень красиво, это можно обсудить во время светского ужина, но все это ни в малейшей степени не поколеблет нашей святой уверенности, что я — это я, а ты — это ты, и каждый — сам по себе.

— Лучшее доказательство, что я не вы: язык у вас подвешен гораздо лучше, чем у меня.

— Так бывает, когда своему внутреннему врагу слишком долго затыкают рот, и стоит ему освободиться от кляпа, как его уже не остановишь.

— Еще одно доказательство: когда я затыкал уши, я вас не слышал.

— Что же тут такого? Ты десятки лет не слышал меня, даже не затыкая ушей.

— Вот вам еще одно доказательство: я ничего не смыслю в янсенизме и прочих «измах». Вы гораздо образованнее меня.

— Ничего подобного. Просто я та часть твоего я, которая ничего не забывает. Вот и вся разница. Если бы у людей была хорошая память, они свободно обсуждали проблемы, кажущиеся им недоступными.

— Ну, вот вам еще одно доказательство, что я не вы: я терпеть не могу кокосовое масло.

Текстор расхохотался.

— Тоже мне доказательство!

— Но это так: я даже смотреть на него не могу, а вы признались, что обожаете его. Ну что, вам нечего возразить?

— Сейчас я тебе все объясню: та часть твоего я, что не выносит кокосовое масло, никогда не признается, что глотает слюнки, когда видит хот-доги, которыми торгуют на бульваре Менильмонтан.

— Ну что вы плетете?

— Если месье регулярно посещает деловые завтраки и ужины, где подают тюрбо с нежными овощами и прочие выкрутасы, то он стыдится сидящего внутри деревенщины, который на словах презирает гадости вроде кокосового масла или хот-дога с бульвара Менильмонтан, а сам только и мечтает о том, как бы дорваться до этих простолюдинских радостей и нагрузиться ими до отвала. Ты часто ходил с женой в тот квартал, на кладбище Пер-Лашез. Она любовалась прекрасными деревьями, вскормленными покойниками и могилами безутешно оплакиваемых невест. А тебя гораздо больше волновал запах сосисок, которые поджаривали на противоположной стороне улицы. Ты бы скорее провалился сквозь землю, чем признался бы в склонности к столь низменным утехам. Но я — та часть твоего я, которая никогда себе ни в чем не отказывает.

— Какой бред!

— Зря споришь. К чему скрывать свою единственную симпатичную слабость?

— Я ничего не скрываю.

— Ты любил Изабель?

— Я и сейчас люблю ее до безумия.

— Но ты готов уступить другому привилегию лишить ее жизни?

— Какая же это привилегия?

— Привилегия! Твою жену убил тот, кто любил ее сильнее.

— Нет! Это мерзкая любовь!

— Может, и мерзкая. Но более страстная.

— Никто не любил ее так, как я.

— Вот и я то же самое говорю.

— Я, кажется, начинаю понимать. Вы маньяк и садист, который собирает досье на каждого вдовца, чья жена была убита. Вам мало его страданий — вам нравится преследовать несчастного и внушать ему чувство вины.

— Ну что ты, Жером! Подобное любительство не в моем вкусе. Гораздо приятнее выбрать одну-единственную жертву и всласть помучить ее.

— То есть вы признаете, что вы не я.

— Я ничего такого не говорил. Я твоя часть, которая разрушает тебя. Любому взрослому человеку присуща склонность к саморазрушению. Я и есть эта склонность.

— Вы мне надоели.

— А ты заткни уши.

Ангюст затыкает.

— Что, не получается? Ты все равно слышишь меня?

Жером зажимает уши еще сильней.