«Мы живем в палатках уже неделю и, даже не смотря на мух, комаров и жуков всех разновидностей, которые каждую ночь оказываются в спальном мешке, я в полном восторге. Этот край настолько же дик и изолирован от мира, насколько ты можешь представить. Горы, в которых мы находимся, состоят из огромных кусков гранита, которые высятся посреди всего остального. Каждое утро в пять часов мы уже ждем, когда наступит рассвет. То же самое на закате. После дождей здесь самые красивые закаты, которые я когда-либо видел – очень странные оттенки розового и синего, которые расплываются по всей пустыне… Я отправил первую партию фотографий в Англию сегодня утром. Фотограф трясется от страха, боясь, что позвонит Стэнли и отправит его домой».
Булю, который не мог сразу увидеть результаты своей работы, не следовало беспокоиться. Его первые снимки на высококачественной пленке содержали выразительные восходы и заходы солнца, которые Кубрик использовал для фильма. Однако между съемками его тревога только возрастала, теперь уже из-за более очевидных сигналов того, что его ассистентка, которую, конечно, пригласили не только благодаря ее профессиональным навыкам, была увлечена Биркином. Что касается Эндрю, в свободное от бесед с Кэтрин время он искал новые места на джипе или сидел в тени с печатной машинкой и работал над черновиком пьесы, которую писал на основе романа Томаса Харди «Джуд Незаметный».
Вечерами они собирались в большой столовой палатке, где их обслуживали шесть местных мужчин, которых взяли выполнять грязную работу, и которые жили вместе в одной палатке. Работники в основном питались зернами меша – чем-то вроде еды для скота – пока европейцы ужинали стейками и пили прекрасное южноафриканское каберне. «Мы все спорим об этом разделении, – писал Эндрю отцу. – Когда я составлял список еды для сафари, Мартинс, наш гид, сказал: “Просто возьми 10 фунтов кирпичей для черных, им хватит на два месяца”».
После ужина группа собиралась у костра, и скопища разноцветных бабочек и мотыльков прилетали из пустыни и исчезали в пламени. Потому что они никогда не видели огня, подумал Эндрю. Пара гудящих газовых генераторов обеспечивали электричеством холодильник с пленками и музыкальный проигрыватель, на котором Биркин слушал пластинки Шостаковича и Rolling Stones под звездным небом.
Хотя обычно в этой части пустыни не водились хищники, которые могли бы представлять угрозу для людей, однажды ночью несколько крайне ядовитых скорпионов появились из-под валунов. Кэтрин Гир оказалась «той несчастной, которая обнаружила первого скорпиона – в сортире!», – писал Эндрю отцу. «Крики беспомощной посреди ночи переполошили всех». Вскоре настала очередь Биркина. Приняв душ в помывочной палатке, он бездумно прижал полотенце к лицу – и получил укус в нос, подобный разряду электричества. Крича и колотя по лицу, Биркин подал сигнал о новом инциденте. Понадобилось сила двух рабочих, чтобы удержать его, пока Мартинс кричал, что это для его блага – иначе он мог причинить себе еще большую травму. «Боль настолько адская, что хочется оторвать себе лицо», – вспоминает Биркин.
По утрам и вечерам работники Мартинса помогали им переносить оборудование на места, которые Кубрик назначил, взглянув на полароиды Арчера и Биркина. Затем темнокожие мужчины по цепочке передавали неиспользованную пленку из лагерного холодильника на место съемок, где Буль фотографировал, накрывшись старомодной черной тканью, проверив, нет ли там скорпионов. Свежая отснятая пленка возвращалась тем же путем. После отбоя Кэтрин пробиралась в палатку Эндрю, или наоборот. «Мне она сказала, что он взял ее с собой в качестве ассистента, и они обговорили, что на этом ее обязанности заканчиваются, – говорит Биркин. – Поэтому она не видела ничего плохого в том, чтобы мы проводили время вместе». Молодые люди пытались держать их связь в тайне столько, сколько это было возможно в таких обстоятельствах, пока однажды Пьер «не появился в нашей палатке часов в пять утра, с гневными криками, больше адресованными ей, нежели мне. Посреди светлеющей пустыни Калахари мы, ругаясь, бегали в чем мать родила».