Космическая Одиссея

Пулу не довелось посетить Египет, поэтому он с удовольствием отдыхал под грозным взглядом сфинкса — такого, каким тот был до сомнительной «реставрации»,— и наблюдал, как туристы карабкались по массивным блокам великой пирамиды. Иллюзия была идеальной, если не считать нейтральной зоны, где пустыня соединялась со (слегка потертым) ковром на полу апартаментов.

Такого неба тем не менее не видел никто за все пять тысяч лет с момента укладки последнего камня в Гизе. И небо не было иллюзорным — оно было сложной и постоянно меняющейся реальностью Ганимеда.

Поскольку этот мир, как и ему подобные, миллионы лет назад под действием торможения Юпитера перестал вращаться, новое солнце гигантской планеты неподвижно висело на небе. Одна сторона Ганимеда была постоянно освещена Люцифером, а вторая, которую называли ночной, мало соответствовала древнему названию темной стороны Луны. Как и невидимая сторона Луны, ночная сторона Ганимеда в течение половины дня озарялась ослепительным светом старого светила.

По совпадению, которое принесло больше путаницы, чем пользы, период вращения Ганимеда вокруг своего светила составлял одну неделю и три часа. Попытки создать календарь «Один день Ганимеда — одна неделя на Земле» настолько все запутали, что были оставлены много веков назад. Подобно другим обитателям Солнечной системы, местные жители использовали всемирное время.

Благодаря тому, что недавно созданная атмосфера была еще очень тонкой и практически лишенной облачности, ежедневный парад небесных тел представлял собой ни с чем не сравнимое зрелище. Ближе всего были спутники Ио и Каллисто — размером примерно с половину Луны, если смотреть на нее с Земли; но на этом сходство заканчивалось. Ио находилась так близко к Люциферу, что ее прохождение по орбите занимало меньше двух дней, и перемещение спутника по небу можно было наблюдать почти постоянно. Каллисто, расположенной на вчетверо большем расстоянии, требовалось два ганимедовских дня или шестнадцать земных, чтобы завершить ленивый оборот.

Физические различия между этими двумя лунами были еще более разительны. На ледяную Каллисто почти не повлияло превращение Юпитера — она по-прежнему представляла собой вымороженную пустыню, испещренную мелкими кратерами. Кратеры располагались так близко друг от друга, что на спутнике, казалось, не осталось места, не затронутого метеоритными ударами в те времена, когда гравитационное поле Юпитера могло спорить с полем Сатурна по части притягивания мусора из внешней Солнечной системы. Потом в течение нескольких миллиардов лет ничего особенного, за исключением случайных попаданий, не происходило.

На Ио каждая неделя была богата событиями. Как заметил один местный шутник, до создания Люцифера там царил просто ад, а после создания — ад подогретый.

Пул часто рассматривал в оптические приборы пылающую поверхность, заглядывал в серные жерла вулканов, которые могли мгновенно изменить рельеф участка местности, по площади превышающего Африку. Иногда раскаленные фонтаны, подобные огненным деревьям безжизненного мира, взмывали вверх на сотни километров.

Когда потоки расплавленной серы растекались по поверхности, непостоянная стихия в процессе преобразования в разноцветные аллотропы мгновенно проходила, как хамелеон, весь узкий спектр красных, оранжевых и желтых оттенков. На заре космического века никто не мог и представить себе подобных миров. Наблюдать за спутником из комфортабельного номера отеля было крайне интересно, но Пул с трудом верил, что люди когда-либо рисковали высаживаться туда, где опасно перемещаться даже роботам…

Пула, однако, больше интересовала Европа, при максимальном сближении очень похожая на одинокую земную Луну — если Им та проходила все фазы за четыре дня. Пул выбирал самый приятный для себя пейзаж неосознанно, но сейчас ему казалось весьма символичным, что Европа парит в небесах над не менее великой загадкой — Сфинксом. Даже невооруженным глазом Пул видел, насколько сильные изменения произошли на Европе за тысячу лет с тех пор, как «Дискавери» вылетел к Юпитеру. Тогда паутина узких полос и линий покрыла почти всю поверхность самого маленького спутника Юпитера. Теперь она осталась лишь у полюсов. Там километровую ледяную кору не могло растопить и новое солнце Европы, а в других областях кипели девственные океаны, причем при температуре, которая на Земле считалась комнатной.

Температура была удобной для развития существ, возникших после таяния ледяного щита, служившего одновременно и защити, и ловушкой. Орбитальные спутники-шпионы, способные запечатлеть объекты размером в несколько сантиметров, зафиксировали, как один из представителей фауны Европы развился здесь до земноводной стадии. Правда, большую часть времени он предпочитал проводить под водой. Европеанцы уже начали строительство примитивных жилищ.

Было трудно поверить, что все это произошло за последнюю тысячу лет, но никто не сомневался: объяснение заключалось в последнем и самом большом монолите — многокилометровой Великой Стене, возвышавшейся на берегу моря Галилея.