Космическая трилогия [сборник]

Очевидно, он много рассуждал на эти темы с друзьями. Дружбе свойственно многоречие, и только в дружбе, быть может, справедливо утверждение «В споре рождается истина». Что же за люди были с ним рядом? Дж. Р. Р. Толкин, Оуэн Барфилд, Чарльз Уильямс — один другого прекраснее и замечательнее, с острым умом, проницательные психологи, к тому же мистически одаренные. Сейчас часто смешивают мистику с оккультизмом. Это вещи очень различные — они по-разному касаются потустороннего. Оккультисты храбро и необдуманно шагают за грань, и очень засомневаешься, может ли это кончиться чем-то благим. Мистики целиком в Боге и провидят запредельный мир сквозь благодать, возможно — в свете благодати; они защищены, их в буквальном смысле Бог бережет.

Вероятно, видение это, не нарочное, не своевольное, Господь дарует Своим друзьям. Видению Льюиса веришь — не в смысле «так оно и было» или «…будет», а «примерно так и должно бы быть». (Настоящий узор мира как знать нам, пока мы в пути?)

Заметим кстати, что Рэнсома Льюис списал со своего друга Чарльза Уильямса. Это был необыкновенный человек. Его не назовешь мистиком в привычном понимании слова, и тем не менее странные факты его биографии свидетельствуют о близкой его причастности к потаенным процессам духовной жизни. Он брал на себя чужую боль, чужие страхи. А когда Льюис закончил трилогию, и Рэнсома взяли на Переландру — скоропостижно скончался. Это случилось через неделю после окончания II мировой войны, и друзья всерьез предполагали, что он предложил свою жизнь за мир, за конец кровопролития.

Итак, Рэнсома выбрали свободно выбирать. И он «оправдал доверие». Он добровольно пошел на риск, готовый принести себя в жертву. Думать об этом ему было не внове — помните, в «Безмолвной планете» он боялся, что его принесут в жертву? Перед лицом ужаса любые разговоры о геройстве, заслуге — ерунда. Просто он решился. (Как и нам достаточно бывает просто решиться.) Его выбор стократ серьезнее, чем наш, каждодневный. И потому не было заслугой, не было гордого возвышения в том, что на Землю в итоге вернулся не совсем человек. Мы не знаем, и Рэнсом не знал, боролся ли он лично с дьяволом, да и «в конце концов, важно ли, говорил с ним Сатана или один из тех, кого Сатана пожрал и переварил?» На Земле лицом к лицу противостоял дьяволу только Христос. На Переландре Рэнсом должен был стать Его рукой, творящей правду: «Выбирай: или ничего не зависит от тебя, или что-то зависит. Если же зависит, кто поставит этому предел?» Рэнсом обрел на Переландре новый облик — и внешний, и внутренний. То, что он совершил, вывело его за пределы «мира сего», в пределы живой Вселенной, в Глубокие Небеса. Великая тайна, где там плавает Авалон, но Рэнсом, англичанин по крови, получает титул Пендрагона, повелителя Логриса, — возможно, растворенного в мире Эдема.

В третьем романе — «Мерзейшая мощь» — Рэнсом остается главным героем в буквальном смысле этих слов. В литературном же смысле герои его — молодая пара, муж и жена Стэддок. Эти совершают свой выбор уже на Земле, где должна произойти решающая битва.

Льюис писал этот роман в конце II мировой войны. Наука уже увенчала свои успехи атомной бомбой. Страшные жертвы войны — можно сказать, благая смерть по сравнению с теми, кто замучен в лагерях. Но и их можно оплакать. А вот страшнее всего — эксперименты над людьми, как над крысами, странный, чудовищный поворот к «расчеловечиванию» человека. Невозможно было и представить, что извращенный научный интеллект дойдет до такого. Льюис, как и его Рэнсом, всегда чувствовал ответственность за судьбу человечества, он мучительно переживает трагедию, на грани которой встал мир. Лекции, прочитанные в Дарэме, он объединяет в трактат «Человек отменяется», и об этой же опасности пишет в «Мерзейшей мощи», завершающем романе трилогии: «И не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить; а бойтесь более того, кто может и душу и тело погубить в геенне». Если отнять у человека все человеческое — разум, совесть, — не душу ли это отнять? И что останется тогда человеку? И останется ли сам человек?

Мы уже видели человека без души. Теперь приходит великая опасность лишиться ему и разума. На беду, мы привыкаем не только к глупым штампам — к мудрым мы тоже привыкаем. И предостережения мы легко превращаем в штампы. Словом «оболванивание» мы припечатываем разные явления, а надо бы учить не оболваниваться. Льюис начал предупреждать нас еще в середине века — в трактате «Человек отменяется» (1943) и в «Мерзейшей мощи», которую закончил в 1945 году.