Космическая трилогия

— Я был бы чрезвычайно огорчен, — сказал Уизер. — Научное исследование (я не применял бы слова «пытка») совершенно нежелательно, когда исследуемый ничего не знает. Если не прекратить опыта, он не оправится… если прекратить, останется чувство, что он все-таки знал ответ…

— В общем, выход один, — сказал Фрост. — Пускай сам везет сюда жену.

— А не могли бы мы, — сказал Уизер еще отрешенней, чем обычно, — привлечь его к нам несколько сильнее?.. Я имею в виду, мой дорогой друг, истинную, глубокую перемену.

Фрост осклабился во весь свой большой рот, показывая белые зубы.

— Я предполагал к этому перейти, — сказал он. — Я сказал «пускай везет жену». Возможностей для этого две: на низшем уровне, например — страх или похоть, и на высшем, если он сольется с нашим делом и поймет, что нам надо.

— Вот именно… — сказал Уизер. — Я бы выразился несколько иначе, но вы совершенно правы.

— А вы что собирались делать?

— Мы думали предоставить его на время самому себе… чтобы созрели… э-э-э… психологические плоды… Полагаемся мы — со всею гуманностью, конечно — и на небольшие неудобства… скажем, он не ел. Сигареты у него забрали. Нам бы хотелось, чтобы его сознание пользовалось только собственными ресурсами.

— Ясно. Еще что?

— Мы бы с ним побеседовали… Я не уверен, что следовало бы вмешиваться лично мне. Хорошо, если бы он подольше думал, что находится в полиции. Потом, конечно, следует ему сообщить, что он, собственно, у нас. Было бы желательно заметить, что это ничуть не освобождает его от обвинения…

— Да… — сказал Фрост. — Плохо то, что вы полагаетесь только на страх.

— Страх? — переспросил и. о., будто никогда не слышал этого слова. — Я не вполне улавливаю ход вашей мысли. Насколько мне помнится, вы не поддерживали мисс Хардкасл, когда она намекала на прямое вмешательство… если я ее правильно понял.

— А вы, наверное, хотели подсунуть ему таблетки?

Уизер тихо вздохнул и ничего не ответил.

— Ерунда, — сказал Фрост. — Под влиянием стимуляторов мужчину тянет не к жене. Я говорю, нельзя полагаться на один страх. За много лет я пришел к выводу, что результаты его непредсказуемы, пациент может вообще утратить способность к действию. Есть другие средства. Есть похоти.

— Я все же не совсем понимаю вас. Вы только что…

— Не те, посильнее…

Уизер на Фроста не глядел, но кто-то из них постепенно двигал свой стул, и сейчас они сидели рядом, почти касаясь друг Друга коленями.

— Я беседовал с Филострато, — тихо и четко выговорил Фрост. — Он бы понял меня, если бы знал. Присутствовал и ассистент, Уилкинс. Ни тот ни другой не проявили интереса. Им важно одно: голова живет. Что она говорит, для них значения не имеет. Я зашел очень далеко. Я спрашивал их, почему же она мыслит, откуда берет сведения. Ответа не было.

— Вы полагаете, — сказал Уизер, — что мистер Стэддок окажется восприимчивее?

— Именно, — сказал Фрост. — Вы-то знаете, что нам нужна не столько власть над Англией, сколько люди, личности. Самая сердцевина человека, преданная делу, как мы с вами… Вот чего хотим мы, вот чего от нас требуют. Пока что мы немногого добились.

— Вы считаете, Стэддок подойдет?

— Да, — сказал Фрост. — Они с женой интересны как пара, в генетическом плане. Кроме того, человек такого типа не окажет сопротивления.

— Я всегда стремлюсь к единству, — сказал Уизер. — Я стремлюсь к возможно более тесным связям… э-э… переходящим, я бы сказал, пределы личности. К взаимопроникновению, к истинному поглощению… Словом, я с превеликой радостью приму… впитаю… вберу в себя этого молодого человека.

Теперь они сидели так близко, что лица их соприкасались, словно они вот-вот поцелуются. Фрост подался вперед, пенсне его сверкало, глаз не было видно. Уизер обмяк, рот у него был открыт, губа отвисла, глаза слезились, как будто он сильно выпил. Плечи его мелко тряслись; вдруг он захихикал. Фрост лишь улыбался, но улыбка его становилась все холодней и шире. Он схватил Уизера за плечо. Раздался стук. Большой справочник упал на пол. Два старых человека раскачивались, крепко обхватив друг друга. И постепенно, мало-помалу, начавшись со слабого визга, разрастался нелепый, дикий, ни на что не похожий, скорее звериный, чем старческий, смех.

3

Когда Марка вывели в дождь из полицейской машины и быстро затолкали в маленькую, ярко освещенную комнату, он не знал, что он в Бэлбери, а если бы и знал, не испугался, ибо думал не о том. Он был уверен, что его повесят.

Никогда еще он не был вблизи от смерти; и сейчас, взглянув на свою руку (он потирал руки, было холодно), он подумал, что вот эта самая рука, с желтым табачным пятном на указательном пальце, будет скоро рукой трупа, а потом — скелета. Ему даже не стало страшней, хотя на телесном уровне признаки страха были. Его потрясла немыслимость всего этого. Да, это было немыслимо, но совершенно реально.