Космические тайны курганов

Стремление присоединить покойников к годовому циклу и, таким образом, их воскресить прослеживается также в дугообразном размещении могил вдоль южно­го склона кургана Да еще выходами-лазами в сторону восходов Солнца. Значение годового цикла с наиболь­шей выразительностью представлено в конструкции той катакомбы у Каменной Могилы, в которой найден древ­нейший сосуд с иллюстрациями к "Поэме". За входной ямой следовала здесь не одна, как обычно, а целых три камеры! Две первые были пусты, а вход в третью, с по­койником, забит речным илом. Не отразил ли этот обряд представления о четырех временах года, первое из ко­торых желанно (вход-выход могилы), а последнее — потустороннее, зимнее — следовало бы навсегда "запе­чатать" (камера с погребенным)?..

Катакомбы, как рассмотрено в предыдущих частях нашей книги, символизировали и потустороннее жилище, и кочевую кибитку. Такие значения вполне могли ужи­ваться с влиянием рабовладельческой идеологии и даже содействовать их утверждению в первобытнообщинной среде. Но что несомненно противодействовало таким влияниям, так это катакомбы с символикой чрева Мате­ри-Земли, призванного возрождать мертвых. Идея таких могил совместно с небывалым распространением кален­дарной орнаментации способствовала преодолению ино­родных, раннеклассовых элементов, привнесенных во все еще прочное первобытное мировосприятие индоиранских племен,— элементов неверия в торжество бытия над не­бытием.

Таким образом, знакомство с культурой Шумеро-Ак­када не вытеснило присущую населению Азово-Черно­морских степей идею бессмертия, вечного коловращения жизни и смерти, но перевело ее на новый, более драма­тичный уровень. Эта драма наиболее очевидна при со­поставлении человеческих жертвоприношений, воплотившихся в мифологические образы шумеро-аккадского Энкиду и индоиранского Пуруши.

Образ Пуруши зародился, очевидно, еще в триполь­ской и куро-араксской культурах, оказавших существен­ные воздействия на формирование индоиранской языко­вой общности. Во всяком случае, и та и другая культуры знали человеческие жертвоприношения, начало которых теряется еще в тех временах, когда только складывался современный физический тип человека и каннибализм был в порядке вещей.

К началу IV тысячелетия до нашей эры этот жуткий обычай претерпел существенное изменение: появились освящаемые обычаями самоубийства. После этого раз­витие сущности человеческих жертвоприношений пошло двумя путями. В раннеклассовом Шумеро-Аккаде она преобразовалась в трагедию личности, преследуемой бо­гами из прихоти (таков Думузи) или за невольный про­ступок (Энкиду). В развитом же, как у индоираицев, первобытном обществе возобладал мотив самоотречения во имя народного блага, ведущего к обожествлению жертвы (таков Пуруша). Соответствующие оценки со­храняются в культуре поныне: одно дело "несчастная жертва обстоятельств" и совсем другое "принес себя в жертву во имя...".

Древнейшим среди известных в курганах человече­ских жертв является захоронение обрубков костей у южного прохода I Велико-Александровского кромлеха (рис.12). Показательно, что оно сопровождало погребе­ния связанных с Древним Востоком куро-араксской и трипольской культур и было соотнесено с календарной об­рядовостью. Мы уже знаем, что заложенные здесь пред­ставления получили дальнейшее развитие как в этом кур­гане, так и в расположенной неподалеку Высокой Могиле.

Выразительнейшее человеческое жертвоприношение обнаружено в ее IV, антропоморфном слое: оно пред­ставляло собой обломки черепа в воронке при кеми-обинской гробнице 3 (рис.14). Стенки гробницы были расписаны "древами жизни", число веток и стволов ко­торых отвечало лунно-солнечному календарю.

Весьма специфический фрагмент такой же росписи, указывающий на период летнего солнцестояния, обна­ружен в "Гроте быка". Он сопряжен с композицией, на которой представлены антропоморфный идол и по­верженные у его ног человек и конь. Эта и другие ком­позиции Каменной Могилы находят соответствия в сце­нах жертвоприношений людей и животных, изображав­шихся на храмовых печатях Шумера (рис.23).

Рис 23 Сцены жертвоприношения из Каменной Могилы и на печатях Шумеро-Аккадского царства.

Впоследствии человеческие жертвоприношения неред­ко сопутствовали могилам кеми-обинской, а затем и ям­ной культур, но особенно распространялись они в ка­такомбной культуре. Вероятно, именно в ней и оформил­ся окончательно образ Пуруши. К такому выводу приво­дит ряд соображений. Во-первых, человекоподобность ("утробная" символика) катакомбных могил; во-вторых, чрезвычайное разнообразие в них расчлененных остан­ков, и, в-третьих, принадлежность "Гимна Пуруше" к наиболее поздним частям "Ригведы".

Пуруша ("человек") индоиранцев — не жертва об­стоятельств, а, как указано в гимне, приносящий себя в жертву герой. Во имя чего?

Когда боги соткали жертвоприношение

С Пурушей в качестве жертвы,

Весна была его жертвенным маслом,

Лето — дровами, осень — жертвой.