Космические волки: Омнибус

Боль ушла. Всеотец наконец вознаградил его, хотя бы таким образом.

— Буду говорить, — просипел Клинок Ворона, позволяя остаткам воздуха в легких улетучиться прочь. — Это должно стать для тебя уроком, Волчий Страж. Мы были частью большего. Всегда есть что-то большее.

Все вокруг почернело.

— Ярость дает тебе силу, но ведет тебя судьба. Помни это.

Темный волк со скорбью посмотрел на него в последний раз, а затем легким шагом скрылся в тенях. Теперь Клинок Ворона был совсем один, как тогда, перед принятием Канис Хеликс.

— Даже после столь долгого времени, на таком расстоянии… — прохрипел он, чувствуя, как на него беззвучно надвигается Моркаи. — Руны никогда не лгут.

Крис Райт Награда неудачника

Многое я помню смутно. Иногда воспоминания возвращаются ко мне. Иногда, в худшие дни, я не помню собственного имени.

Но сейчас я помню его: я Тарольф. Я был Тарольфом с тех пор, как родился и солнце светило надо мной. Не знаю, где это было. Подозреваю, что с тех пор прошло долгое время. Дольше, чем живут некоторые люди.

Когда я подумал об этом, то вспомнил про лед. Я любил лед. Любил то, как он трескался и крошился, когда я бежал по нему. Я все еще могу вспомнить запах шкуры, которую носил на плечах. Я и сейчас ношу шкуру, но теперь она пахнет пеплом. Мои плечи тоже изменились: они увеличились вдвое. Меня бы приняли за монстра, вернись я на лёд. Я испугаю Хеля Две Кости и Ульфара, если они увидят меня вновь.

Кто они, Две Кости и Ульфар? Я не совсем уверен. Они должны быть мертвы. А может быть, они были просто снами. Я создал сон про лед — про то, как он блестел, когда солнце ярко пылало — так что, должно быть, все это было сном.

Сейчас я смотрю на то, что делаю. Об этом я знаю все. Я хорошо делаю свою работу. Во время работы я не сплю и не забываюсь, я просто делаю. Чистота. Осторожность. Об этом мне напоминают жрецы, и это помогает.

Я придаю чашевидную форму священной детали незавершенной брони в моей ладони. Она тяжелая, как кусок камня, хотя в моих огромных руках и не кажется такой. Не помню, из чего она сделана. У этого вещества есть название, которое я бы сказал, но сейчас не могу вспомнить его. Это не сталь, не горная порода и не каменное сердце. Я просто называю это деталью. Другие знают, что я имею в виду.

Итак, это то, что я делаю. Использую наковальню. Беру деталь и зажимаю ее в тисках. Туго затягиваю тиски, и иногда их железные края могут оставить на детали вмятины, однако голыми руками ей нельзя нанести повреждения — деталь тверже гранита. Затем покрываю поверхность воском, толстым слоем, надев перчатки для защиты от химических ожогов. На это требуется долгое время: однажды прошло два дня, прежде чем удалось достичь безупречного результата. Когда поверхность становится ровной, я любуюсь ей в свете костра. Она гладкая, как кожа — не моя, но как кожа девушки, по крайней мере, той, которую я помню.

Затем я беру штифт и работаю. Работаю осторожно. Это занимает недели, иногда месяцы. Я никогда не знаю этого наверняка, поскольку погружен в работу, и не могу увидеть здесь смену дня и ночи — только огонь, жар и людей, которые приходят и уходят. Они никогда не смотрят на меня, даже когда приносят новую деталь или забирают уже завершенную. Я тоже не уделяю им особого внимания, просто получая удовольствие от своей работы.

Я беру долото, острое, как рыболовный крючок. Если оно соскользнет, то сдерет кожу, даже мою. Я наклоняюсь ниже, опустив глаза так низко, как только могу, постукивая по воску. Стук, стук, стук. Этот звук приятен. Он напоминает о том, что я делаю, и я никогда не вспоминаю про лед или про солнце, когда работаю.

Пройдут месяцы, прежде чем все будет сделано. Если я совершаю ошибку, то начинаю все заново. Готовая деталь не должна содержать ошибок: всего одна, даже самая маленькая, сделает магию бессильной. Однажды мне пришлось начинать все сначала, вернув деталь обратно в сердце кузни, жрецам в глубине горы. Они избили меня за это, но я чувствовал, что поступил верно, даже когда кровь стекала по моей спине.

Если бы я не потерпел неудачу и стал тем, кем мечтал стать, то не захотел бы носить броню, которая содержала ошибку. Я думаю о тех, кто добился успеха, и мне хочется, чтобы эта броня была лучшей, пусть даже я сам не смогу носить ее, как хотел долгое время.

Так что я работаю с воском, создавая священные рисунки, я вычерчиваю древние линии, кривые и узлы. Рисую змеев, головы волков и крылья драконов. Но я не изображаю руны — только жрецы могут делать их, связывая могущественной магией. Мне бы хотелось увидеть, как они создают руны, как их контуры горят на броне, хотя я и знаю, что это является секретом.

Когда фигуры воплощены в воске, я беру кислоту. Я приношу ее в тигле и поливаю ей деталь в тисках. При обжиге она шипит подобно змее. Я должен быть осторожен: слишком много — и деталь будет испорчена; слишком мало — и некоторые места будут пропущены. Я должен спешить, стерев кислоту прежде, чем она въестся в наковальню и сделает железо непрочным.