— Отметился один из моих должников, — улыбнулась она тепло. — Не скажу, что приятный тип, но из тех, кого приходится держать на близкой дистанции.
— Я его знаю? — поинтересовалась я, кивнув в ответ на приподнятую вверх бутылку — наливать или нет?
— Учитывая твое отношение к штабным, вряд ли, — подала она мне на треть заполненный шаре стакан. — Из обеспечения. Впрочем, — добавила она, словно о чем-то вспомнив, — кое о чем из его жизни ты могла слышать. История была резонансная.
Не пропустив намек — назовет имя, постараюсь вспомнить, спросила о другом:
— И в чем он таком провинился, что был вынужден потратиться на эту экзотику? — полюбопытствовала я, делая первый глоток. Шаре мне уже пить приходилось, так что особой реакции не предполагалось. Если только ощущение легкости, которого так не хватало.
День вышел хоть и плодотворным, но морально тяжелым и, что меня тревожило больше всего, неоднозначным. Вроде бы и удалось обернуть ситуацию в свою пользу, но главный вопрос продолжал оставаться открытым. Опасность Скорповски, конечно, сомнений не вызывала, как и необходимость связать его с Матюшиным, который все еще обделывал свои делишки, будто и не догадываясь о пристальном интересе к своей персоне, но…
«Ты сказал больше, чем стоило», — произнесла я, откликнувшись на вопрос Ханаза. Если провести аналогию, то, как раз и выходило, что творившегося вокруг меня было несколько больше, чем стоило.
Фратеко. Компато.
Лазовски учил не пропускать малейших деталей, цепляться к словам, молчанию, жестам, взглядам. Наблюдать реакции и их отсутствие, видеть картинку и замечать нюансы, которые в нее не вписывались или создавали возможность для иной трактовки событий.
Всему, что я умела, научил меня Ровер. Докапываться до сути — тоже.
Слова, которые использовались для обозначения наемничьего легиона и прозвища того, кого сейчас знали, как Скорповски, относились к мертвому, давно ушедшему в прошлое, языку. Это если забыть, что именно он считался когда-то символом объединения, став основой общения выходцев с разных планет.
— Они готовят какую-то сделку, просит положительного освещения. Я, как-никак, журналистка.
— С кем-то из чужих? — слегка напряглась я.
До сих пор не забыла историю с «Ханри Сэвайвил». Тот контракт мог дорого стоить нашей ударной армаде. Вирус, глубоко внедренный в системы жизнеобеспечения, которые они должны были установить на крейсера, разрушал «сердце» управления кораблем — искусственный интеллект.
Похоже, она тоже об этом не забыла. Взгляд метнулся по комнате, словно ища опору…
— Выйдем на террасу?
Ее загородный дом находился в небольшом поселке как раз на полпути между Новатеро, ставшим столицей Земли в те самые времена объединения, которые теперь не давали мне покоя, и базой в Кошево, где сейчас находился мой муж.
— Не имею права, — хмыкнула я. Бровь подруги несколько оторопело приподнялась, пришлось пояснить: — Новый зам, новые правила безопасности.
— И во что ты успела вляпаться, подруга? — подходя ко мне ближе, полюбопытствовала Вали. Потом, перехватив мою руку с бокалом, наполнила его до краев.
— И не жаль? — поморщилась я. В моем состоянии пить шаре — переводить дорогое пойло.
— Для тебя — нет, — качнула она головой. — Могу чем помочь?
— За тем и пришла, — усмехнулась я. — В твоем присутствии мне хорошо думается. — Отметив ее довольную улыбку, повторила вопрос: — Так с кем сделка?
— С нашими, — Вали опустошила стакан, словно это была простая вода, направилась к низкому дивану, по пути сбросив домашние туфли. — «Навигато». Слышала?
— Что-то такое мелькает в памяти, — пожала я плечом. — А должник?
— Чутье? Или? — забравшись с ногами на диван и перекладывая на колени планшет, уточнила она.
— Знать бы, — невпопад отозвалась я, поймав себя на том, что разглядываю подругу, словно вижу впервые.
Друзья, враги, просто знакомые…
Для всех, кроме самых близких, она была Стервой. Прожжённой, законченной, безжалостной… Ради информации — готова на все. Ради информации — способна на все. А еще ради справедливости. Так, как понимала ее сама.
Вали не любили, боялись, откровенно ненавидели, но при этом предпочитали не связываться. Прошлое, которое у Валенси проходило в нашей службе, научило ее избегать опасности.
Для меня же она была просто Вали. Та самая, к которой можно было прийти посреди ночи и просто говорить ни о чем, разбираясь в том, что тревожило душу.
— Генерал Аберин. Знаком?
— А должен? — чувствуя, что начинаю звереть без видимых на то причин, ответила вопросом на вопрос.
Я тонула под ворохом разнообразных сведений — самый сложный период в любом задании. Изменить ничего нельзя, только пережить, но… Для этого нужно было внутреннее мужество, которого мне так не хватало сейчас.
— Я тогда была уже большой девочкой, — набрав что-то на дисплее планшета, хмыкнула она, намекая на разницу в возрасте (Вали была ровесницей Ровера) и, делая вид, что не замечает моего смятения, — и увлекалась журналистикой, так что мимо меня не прошло.
— Провоцируешь? — скривилась я.
— Ищу, — поправила она меня. Потом активировала внешку, развернула в мою сторону.