Космикомические истории: рассказы

Конечно, если б я был на шоссе совсем один, если б не видел мчащихся в обоих направлениях машин, все было бы куда ясней, я мог бы быть уверен: и Z не устремился занять мое место, и У не пустилась в путь для примирения со мной, что можно было б занести в актив или в пассив, но, так или иначе, не было бы оснований для сомнений. Но уж, конечно, лучше нынешняя неопределенность, чем уверенность со знаком минус. Идеальным вариантом, исключающим любые сомнения, было бы наличие в этой части мира всего трех автомобилей — моего, У и Z, тогда в том же направлении, что и я, могла бы двигаться только машина Z, а в противоположном — лишь машина У. Но если по дороге мчатся сотни машин, сводимые ночью и дождем к безликим проблескам, то только занимающий благоприятную позицию неподвижный наблюдатель мог бы отличить одну машину от другой и, может, даже рассмотреть, что там внутри. Такое вот противоречие: чтобы получить послание, я должен отказаться быть посланием сам, но послание, которое я хотел бы получить от У, — обнаружить, что она сама стала посланием, — представляет ценность, только если и я сам — послание, так же как и то послание, которое являю собой я, имеет смысл, только если У не просто его получает, но если и она — то самое послание, которого я ожидаю от нее.

Теперь, если я приеду в В, войду в дом У и увижу, что она осталась дома с головною болью обдумывать причины нашей ссоры, я отнюдь не буду удовлетворен; если потом нагрянет Z, произойдет отвратительная театральная сцена; если же я узнаю, что Z воздержался от приезда или У не осуществила свою угрозу позвонить ему, то я почувствую себя идиотом. С другой стороны, если б я остался в А, а У приехала ко мне просить прощения, я попал бы в затруднительное положение, увидев в У слабую женщину, которая цепляется за меня, и что-то между нами изменилось бы. Так что превращение нас самих в наши послания — единственно возможный вариант. A Z? И его должна постигнуть та же участь: он тоже должен превратиться в собственное послание, не хватало еще, чтобы я мчался к У, ревнуя ее к Z, она, раскаявшись, — ко мне, чтобы ускользнуть от Z, a Z не думал даже выходить из дома…

На полдороге между А и В есть автостанция. Я останавливаюсь, вбегаю в бар, покупаю горсть жетонов, набираю код В и номер У. Ответа нет. На радостях я ссыпаю жетоны градом на пол: ну конечно, У не выдержала, кинулась за руль и мчится в направлении А. Вернувшись на шоссе, я переезжаю на противоположную полосу и тоже устремляюсь в А. Теперь в каждой из машин, которые я обгоняю, может находиться У, как и в любой из тех, что обгоняют меня, а на противоположной полосе в любой машине, едущей в другую сторону, может быть поддавшийся обману Z. А что, если и У, затормозив у автостанции, вышла из машины, набрала мой номер в А, не дождавшись моего ответа, поняла, что я тем временем мчусь в В, и изменила направление движения? Теперь мы едем в противоположных направлениях, отдаляясь друг от друга, а машина, обгоняющая меня или обогнанная мной, — машина Z, который тоже, проехав полдороги, пытался звонить У.

Все стало еще неопределенней, но теперь-то мне спокойней на душе: пока мы сможем делать контрольные звонки, которые останутся без отклика, мы все трое так и будем продолжать носиться взад-вперед вдоль этих белых линий, не думая о том, что следует нам считать местом отправления, а что — местом прибытия (дабы связанные с ними ощущения и смыслы не придавали нашей гонке однозначность), и наконец освободившись от громоздкой содержательности наших личностей, голосов и настроений, сейчас сведенных нами к звуковым сигналам, — как лишь и могут и должны жить те, кто хочет, чтобы их высказывания были тождественны им, не искажены помехами, которые в присутствии наших «я» сопровождают все сказанное нами.

За это — что поделаешь — придется заплатить немалую цену: стать неотличимыми от множества сигналов, мчащихся по этому шоссе, каждый — со своим значением, скрытым и нерасшифрованным, поскольку за пределами шоссе нет больше никого, кто был бы в состоянии воспринять нас и понять.

Граф Монте-Кристо *

⠀⠀ ⠀⠀

^{Гравюра из цикла «Воображаемые тюрьмы». Джованни Баттиста Пиранези. 1761}

1. Не многое я могу сказать из этой одиночки об устройстве замка Иф, где заточен я уже столько лет. Решетчатое окошечко находится в глубокой нише, пронзающей толщу стены, так что в него мне видно только небо; яркость неба позволяет догадываться, который час и что за время года, но что под окошком — море, откос или один из дворов крепости, — не знаю. Ниша снижается воронкой; чтобы выглянуть в окошко, нужно пробраться к узкому ее концу; я пытался — это нереально даже для того, кто превратился в тень, как я. Отверстие, возможно, более удалено, чем кажется: верной оценке расстояния мешают перспектива и контрастность освещения.