Космикомические истории: рассказы

Конечно, его преподобие Коллинз только этого и ждал. Мне пришлось вести его в большой старый сарай, где во времена, когда здесь находилась ферма, стояли молотилки и сушилось сено. Окон не было, свет пробивался в щели, в воздухе висела пыль. И в этой пыли ясно вырисовывалась занимавшая все помещение Rah. Чуть свернувшись калачиком, она держала одну руку на колене, а другой поглаживала как ангорского кота катушку Резерфорда. Ей приходилось пригибаться — потолок был слишком низок для нее. Как только она отрывала руку от катушки, чтобы заслонить зевок, медный провод начинал искрить, и Rah прищуривалась.

— Сидит, бедняжка, взаперти, скучает с непривычки, — стал я объяснять, хотя на самом деле мне хотелось выразить другое — гордость, наполнявшую меня при виде этой сцены. Вот что сказал бы я, если б хоть кто-нибудь мог здесь меня понять: «Смотрите, как переменилась Rah, — ведь явилась сюда настоящая фурия, и могли кто-нибудь подумать, что я смогу ужиться с бурей, усмирить ее и приручить?»

Думая об этом, я чуть не забыл о пасторе. Я обернулся — его не было. Сбежал! Вон, перескакивает через ограды, отталкиваясь зонтиком…

Теперь я жду самого худшего. Я знаю, что соседи, образовавшие вооруженные отряды, окружают холм. Я слышу лай собак, призывные крики, временами шелест листьев у ограды, там, где они выставили аванпост, чтобы следить за мной. Они готовятся идти на приступ дома, может быть, хотят поджечь его, — число горящих факелов растет. Замышляют взять нас живыми или линчевать, а может, уготовили нам смерть в огне? Может быть, хотят спалить мою жену как ведьму? Или поняли уже, что никогда она не дастся?

Я смотрю на Солнце; судя по всему, оно вступило в стадию бурной активности, — пятна сжимаются, а запылавшие куда ярче пузыри, наоборот, выплескивают пламя. Растворяю сарай, впуская туда свет, и дожидаюсь вспышки посильнее, пущенной в пространство электрической струи, жду, что руки Солнца, прорвав разделяющую нас пелену, дотянутся сюда, и оно возьмет свою дочь назад, чтобы опять пустить ее скакать по необъятным космическим равнинам.

Скоро снова заработают все телевизоры в округе, моющие средства и красотки возвратятся на экраны, наши преследователи расформируют свои отряды, все возвратятся к своим повседневным рациональным рационам. И я смогу восстановить свою лабораторию и вновь зажить той жизнью, какую вел до этой вынужденной паузы.

Только не надо думать, что при Rah я изменил своей линии поведения, сдался, видя, что мне никуда не деться, что она сильнее. Нет, я разработал план еще сложнее прежнего, разгаданного Rah, и этот должен быть осуществлен с ее участием, наперекор ей и одновременно ради нее, да чего там — из любви к ней. Единственно возможный способ завершения наших отношений — среди крошева приборов и мельчайшей пыли электромагнитных колебаний придумать новые приборы, новые меры и произвести расчеты, позволяющие познать и научиться контролировать межпланетную магнитную бурю, которая пронизывает, сотрясает, швыряет нас, — короче, вытворяет с нами все, что хочет, через призрачный ионизированный зонтик. Вот чего хотел я. И теперь, когда она молнией взмывает к огненному шару, а я, снова овладев собой, принимаюсь собирать обломки моих механизмов, — теперь я вижу, сколь ничтожны эти обретенные мной возможности.

Наши гонители пока что ничего не замечают. Вон они, бегут сюда, вооруженные трезубцами, дубинами и карабинами.

— Радуйтесь! — кричу. — Ее здесь больше нет! Возвращайтесь к своим компасам и телевизорам! Все в порядке! Rah отсюда убралась. Но вы не знаете, чего лишились. Не представляете, что я задумал, что я собирался для вас сделать, что могло бы значить присутствие Rah — катастрофической, невыносимой Rah — и для меня и для всех вас, идущих линчевать меня!

Они остановились. Им не ясен смысл моих слов, они не верят им, не знают, пугаться их или, наоборот, воспрянуть духом. Впрочем, я и сам не понимаю, что сказал, не верю сам себе, не знаю, чувствовать ли облегчение, мне тоже страшно.

Раковины и время *

⠀⠀ ⠀⠀

^{Morning Fog (Утренний туман). Балкомб Грин. 1976}

Свидетельства существования жизни на Земле, очень скудные по докембрийскому периоду, вдруг появляются в большом количестве примерно 520 миллионов лет назад. Действительно, в кембрийский и ордовикский периоды живые организмы начинают формировать из себя известковые раковины, которые дойдут до нас в виде окаменелостей в геологических пластах.

⠀⠀ ⠀⠀