Космикомические истории: рассказы

Вам неведома истинная цель нашей работы. А мы ведем ее на случай конца света, Мюллер. То есть работаем, имея в виду, что вскоре жизни на Земле придет конец. Для того чтобы все не пропало зря, чтобы передать все, что мы знаем, тем, о ком нам не известно ни кто они такие, ни что им вообще известно.

Угостить вас сигаретой? Мысль, что Земле еще недолго оставаться обитаемой, — во всяком случае, людьми, — нас вряд ли может потрясти. Все мы знаем: Солнце уже достигло середины отмеренного ему срока, в лучшем случае еще четыре-пять миллиардов лет — и все. Так что проблема эта все равно бы вскоре встала. Просто сроки сильно сократились, время поджимает, вот и все. Вымирание человечества, конечно, — перспектива невеселая, но оплакивать его настолько же бессмысленно, как сожалеть о том, что смертен каждый человек (простите, что я так волнуюсь, но меня не покидают мысли об утрате моей Анджелы). На миллионах неведомых планет наверняка живут подобные нам существа, и несущественно, что вспоминать и продолжать нас будут их потомки, а не наши. Главное — передать им нашу память, всеобщую память, выверенную организацией, директором которой вскоре вас назначат, Мюллер.

Не пугайтесь: сфера вашей деятельности будет такой же, как и прежде. Порядок передачи нашей памяти другим планетам разрабатывает другой отдел. А мы здесь заняты своей работой, и нам мало дела до того, какие средства будут сочтены более пригодными — оптические или акустические. Вероятно даже, сообщения будут не передаваться, а размещаться на хранение в надежном месте, под земной корой; возможно, рано или поздно до остатков нашей планеты, путешествующих в пространстве, доберутся и начнут исследовать их археологи какой-нибудь другой галактики. Не наше дело и какой код или коды будут выбраны, — тому, как сделать наши информационные ресурсы доступными для понимания других, какая бы языковая система ни была у них в ходу, посвящены усилия специального отдела. Теперь вы знаете все это, но для вас, поверьте, это не меняет ничего, кроме того, что на ваши плечи ляжет большая ответственность. Об этом я немного и хотел поговорить.

Что будет представлять собой род человеческий к началу вымирания? Определенный объем информации о нем самом и окружающем мире — конечное ее количество, поскольку она уже не будет прирастать и обновляться. На протяжении некоторого времени у мира были особые возможности для сбора и переработки информации, а также для ее создания, для извлечения ее оттуда, где ее как будто нет и быть не может, — я имею в виду срок существования жизни на Земле, в особенности — рода человеческого, его памяти, его изобретений, позволяющих осведомлять и помнить. Наше учреждение гарантирует сохранение всей этой информации вне зависимости оттого, будет ли она воспринята другими. Именно директор должен тщательно следить за тем, чтоб ничего не упустить, поскольку если что-нибудь не будет учтено, то это все равно как если бы его и не было. Директору же следует заботиться о том, чтобы как будто не было всего того, что в конечном счете лишь внесло бы путаницу в более существенные сведения, бросило бы тень на них, всего того, что не добавило бы данных, а только создало б ненужный беспорядок и помехи. Главное — построенная на основе полного объема информации общая модель, позволяющая получить другие сведения, которые мы не приводим и которыми, возможно, не располагаем. В общем, не дав каких-то сведений, можно на самом деле предоставить больше информации, чем если дать их. Конечным результатом нашего труда станет модель, где будет информативно все, включая то, чего там и не будет. Лишь тогда станет понятно, что же из всего того, что было, в самом деле что-то значило, то есть что на самом деле было, так как в конце концов наша документация будет отражать лишь то, что было, то, что есть, и то, что будет, и больше ничего.

Само собой, в нашей работе случаются моменты, — и у вас наверняка случались, Мюллер, — когда возникает искушение подумать, будто важно то, что остается неучтенным, будто бы в действительности существует только то, что, проходя, не оставляет никаких следов, а все хранимое в наших архивах мертвенно, там лишь отходы, шлак. Настает момент, когда зевок, летящая муха, ощущение зуда становятся единственно ценны как раз по той причине, что их невозможно как-либо использовать, о них тотчас же забывают, и они избавлены от монотонного удела пребывания в памяти мира. Разве можно исключить, что мир на самом деле есть как раз прерывистая сеть не поддающихся фиксации мгновений, а учреждение наше контролирует лишь негативную его матрицу, оправу пустоты и ничтожности?