Космофлот: Война и миры (СИ)

Эти сутки, до самого их конца, Аритайя работала: лазила в технические тоннели, такие узкие и забитые перепутавшимися кабелями, что пролезть смогла лишь она — благодаря гибкому стройному телу и узкой кости. Отстояла свою вахту на мостике, а потом ещё ползала по обшивке корабля в открытом космосе с дефектоскопом в руках, осматривала важные подвижные части, очень нужные кораблю фиан во время прыжка в гипере, на пробу подымала с инженерами мачту солнечного паруса. Что-то ещё таскала по коридорам, помогала искать нужные запчасти в трюме. Устала так, как никогда не уставала!

Наконец, её отправили спать. Условный день давно закончился, и уже скоро у неё новая вахта — надо выспаться. Аритайя добралась до своей капсулы с ощущением песка в глазах, забралась внутрь с мыслями про ищущих их корабль матёрых хищников, и уснула раньше, чем вспомнила, что надо бы принять перед сном душ.

Вацлав: Крутой поворот

Место и время — странные, большего Вацлаву пока не известно

Вацлав проснулся в незнакомом месте. Незнакомом и очень неуютном. Какое-то жуткое место. Но внутри у Вацлава было ещё более неуютно и жутко, чем снаружи: голова страшно болела, болели глазные яблоки, будто кто-то их зачем-то вынимал, наждачкой протёр, а назад вставил не по резьбе. Во рту было так мерзко, что мерзко было даже думать о том, как мерзко сейчас во рту. Впрочем, думать бедняге Вацлаву было тяжко и больно, вне зависимости от направления мыслей.

Мерный шум разговоров, шаркающие шаги, покашливания, и прочие неприятные звуки, какие обычно издаёт неуместно большое скопление людей, делали состояние Вацлава ещё более болезненным и неприятным. А когда он поднял красные веки, всё стало ещё хуже: оказалось, что находился он в «не-пойми-где», и происходит вокруг «не-пойми-что».

Раньше Вацлаву ни разу не приходилось оказаться вдруг в «не-пойми-где», и он не представлял себе, что надо делать в такой ситуации. Покатав осторожно между больными извилинами мозга злосчастный вопрос «что делать?», Вацлав пришёл к успокаивающему выводу: — если ты «не-пойми-где», и вокруг творится «не-пойми-что», то и делать с этим ничего не надо, поскольку правильного действия всё равно не придумаешь, а неправильные могут всё только усугубить.

К тому же, все эти неуместные люди, и это ужасное место, вызывали сейчас у Вацлава стойкое отвращение. Ох уж! Правильнее будет сказать, что стойкое отвращение — единственное чувство, на которое бедолага оказался сейчас способен, так что испытывал он его ко всему и ко всем, включая себя самого. Да, к себе самому, пожалуй — в первую очередь. И если получится вот прямо сейчас не сдохнуть — он обязательно займётся самоедством.

Вопрос про «не сдохнуть» стоял актуально. Стоял, и требовал немедленно добыть где-то воды. Много. А очнувшееся самоедство тут же подсказывало: желательно столько воды, что бы сразу утопиться. Боль поддакивала: утопиться — верный способ, что бы прекратить мучения. Тут Вацлав осознал, что сама вода ему в рот не потечёт, и придётся корячиться и мучиться, от чего стало грустно и жалко себя, но он вздохнул — протяжно и тоскливо, и неимоверными усилиями сел на жёсткой скамейке, на которой лежал. Тело тут же отозвалось болью, разом вывалив бедолаге все накопившиеся у рёбер, спины и шеи претензии к неудобному ложу, и неудобной позе. Вацлав охнул и поморщился.

— Фу! — отшатнулся незнакомый молодой человек, оказавшийся рядом, и махнул рукой вдаль: — направо по коридору, слева будет дверь!

Вацлав промычал что-то, и сам не понял, толи это было: — «спасибо, Вы так любезны!», а толи: — «отвали, и без тебя тошно!», а может — и то и другое сразу. Однако он нашёл в себе силы встать, и, понурив голову, отправился по указанному маршруту.

И нашёл туалет. За заветной дверью с крупной буквой «М» оказалась вода! Чистые белые раковины, блестящие краники, возможность умыться и напиться. О! А главное: тут нет толпы и создаваемого ею шума. Вацлав с наслаждением напился, долго плескал в лицо замечательно холодной водой, а потом некоторое время с нездоровым интересом разглядывал отвратительную рожу напротив. Сообразил, что перед ним зеркало, и интересу прибавилось. Живительная вода, однако, сотворила животворящее чудо, и Вацлав ощутил себя человеком. Больным, жутко недовольным всем, и глубоко расстроенным, но всё же человеком. Умылся, попытался причесаться пятернёй. Отряхнул одежду. Да, Вы правильно догадались — и нужду справил, конечно, и руки помыл. А потом, наконец, решился выйти в коридор.

Полегчало Вацлаву настолько, что даже очнулось любопытство: а что это за место, и что тут делают все эти люди? Вацлав огляделся повнимательнее, и вопрос прояснился: все эти люди, очевидно же, слоняются тут без дела. Непонятно только, зачем им это. Впрочем, не наплевать ли Вацлаву на это? Проснувшееся, было, любопытство махнуло рукой, и заснуло обратно. Наплевать. У Вацлава слишком болит голова, что бы интересоваться чем-то, кроме таблеточки обезболивающего.