Космологические коаны. Путешествие в самое сердце физической реальности

Возраст храма явно указывает на то, что, если этот человек и жил когда-то, он уже давным-давно умер. И все же, если вдуматься, он по-прежнему жив. Его поступки воздействовали на людей сотни, а то и тысячи лет. Кто знает, как широко простирается его влияние; возможно, продвинувшись дальше на восток, ты обнаружишь еще больше следов или даже адептов этого давно покинувшего нас индивида.

И ты вдруг осознаешь, что благодаря этим размышлениям он становится частью тебя: играет твоим умом, влияет, пусть и несильно, на твои мысли, решения и действия. Кем бы он ни был, он думал, принимал решения и действовал точно так же, как ты сейчас, и между вами есть некая связь, протянувшаяся через века и расстояния. С чем еще ты связан? Сколько их, живших до тебя и живущих сейчас? Какое количество различных уголков мира помогают тебе, обеспечивая всем необходимым, когда ты глубоко задумываешься и ведешь внутреннюю борьбу?

Тогда — что значит «внутреннее»?

Тогда — где и когда кончается «твой» разум?

Когнитивные процессы (все) проходят не в голове!

Энди Кларк и Дэвид Чалмерс «Расширенный ум»[135]

Обычно мы думаем о нашем разуме как о том, что «содержится» внутри нашего черепа, и на то есть веские основания. Мы ощущаем его присутствие у нас в голове, поскольку четыре чувства сосредоточены именно там. И мы знаем, что в сознании основную роль играет мозг. Если что-то в мозгу нарушается, ухудшается наша способность мыслить, оценивать ситуацию, ослабевают наши умственные способности. Биологически мы тоже чувствуем себя существующими в определенных границах, независимыми созданиями — с того самого момента, как при рождении мы отделились от матери, и до самой смерти. Мы способны чувствовать себя совершенно обособленными; при этом наши эмоции могут быть самыми разными — от ощущения полного одиночества до признания себя героем. Обычно мы чувствуем, что наш ум, как и тело, — отдельная сущность, соединенная с большинством других ненадежными связями с низкой пропускной способностью. Глубокое и обоюдное взаимопонимание возможно только с немногими и ценится очень высоко. Но даже это небольшое число столь высоко ценимых «других» не может читать наши мысли или досконально знать, что означает быть нами. Кажется, что между нами и ими всегда есть (изначально) непреодолимая пропасть.

Однако такое разделение противоречит наличию целого ряда глубинных и сложных связей, которые мы склонны считать сами собой разумеющимися. Инструментами мышления, к которым относятся как язык, так и огромное число понятий и концептуальных конструкций, снабжает нас общество — то общество, каким оно стало за тысячи и даже миллионы лет своего развития. Субъект, воспитанный вне социального контекста, оказывается абсолютно неприспособленным. Если поместить обычного человека в пустыню, сможет ли он изготовить наконечник и прикрепить его к стреле или копью? А что будет с тем, кто никогда не видел стрелы и копья?

Такие изобретения как письмо, счет или колесо кажутся нам настолько простыми, что создается впечатление, будто придумать все это было «легко». А ведь до их создания жили миллиарды людей — с тем же анатомическим строением и теми же мыслительными способностями[136]! Нам кажется, что мы (поскольку мы в состоянии физически отделить себя от общества) представляем себе, каково это — жить вне общества. Но мы не в состоянии убрать общество из нас самих. Постарайтесь взглянуть на предметы вокруг себя, не сопоставляя их с определенными словами. Даже если вы не произнесли в уме слово «стол», оно уже здесь, наготове, наряду с большим числом связанных с ним понятий, таких как «сидеть и есть», «ножки и столешница», «стулья» и так далее.

Великие открытия и достижения тоже связаны с социальными аспектами жизни гораздо больше, чем нам кажется. Гении и первопроходцы Микеланджело и Сократ, Пикассо и Пифагор, Кюри и Эйнштейн — действительно выдающиеся люди, но они также и часть очень насыщенного социального и интеллектуального проекта, создавшего для них необходимый контекст. В годы между началом исторических времен и 1000 годом до нашей эры жило непредставимо огромное число людей, их было куда больше, чем тех, кто жил между 1650 и 1750 годами нашей эры. Но никто из этих доисторических людей не додумался до математического анализа. Когда происходят великие открытия, они становятся достоянием всего общества и мы часто считаем их чем-то само собой разумеющимся. Математика — с ее аксиомами, доказательствами и теоремами — была некогда создана древними греками. Физика, в которой математические сущности соответствуют физическим и подчиняются математическим законам, тоже была создана когда-то — главным образом, Галилеем и Ньютоном. Человеческое сообщество в каком-то смысле «скроило» математический анализ, а Ньютон был теми «ножницами», с помощью которых это было сделано.