Через три недели после знакомства я рассказываю ей о смерти дедушки, и она настаивает, что я должен увидеть одно важное для нее место. Тайное место, которое может стать важным и для меня.
Когда мы снова встречаемся на нашей скамейке на Вацлавской площади, она курит сигарету. На ней впервые желтое летнее платье с одуванчиками, то самое, которое она наденет в наш последний совместный вечер на Земле. Она не тратит время на приветствия.
– Пошли.
– Куда?
– На луну, конечно. Это учеба сделала тебя таким тупым?
Мы энергично пробираемся через плотное скопление тел, пиная по дороге пакеты с покупками и задевая локтями детские головы. Я слышу позади злобный шепот. Вечерний бриз прямиком с Атлантики, застрявший меж богемских холмов, контрастирует со зноем последних дней. Все сегодня какие-то многослойные, таинственные. Jay Z из бумбокса каких-то отдыхающих брейкдансеров сталкивается с флейтами и кларнетами оркестров, исполняющих кошмарную народную музыку в старомодных пивных. Мы сворачиваем на Провазницкую, и от внезапной тишины у меня едва не лопаются уши.
Ряды многоквартирных домов впереди не тронуты временем, войной и разными режимами. Голубые, коричневые, с полинявшими черепичными крышами, все они набиты битком. Когда-то этими квартирами в Старом городе награждали партийных бонз, теперь они принадлежат согражданам с толстыми кошельками. Я в шести кварталах от квартиры своего детства, обеспеченной верным трудом моего отца.
Ленка ведет меня к желтому зданию, где разом нажимает на кнопки восьми дверных звонков. Мужской голос рявкает «кто?» в домофон. Мы молчим. Она нажимает еще несколько кнопок, пока дверь с жужжанием не открывается, и мы забегаем внутрь.
– Поверить не могу, что это сработало, – говорю я.
– Всегда кто-нибудь кого-нибудь ждет.
Мы поднимаемся по винтовой лестнице, огибая безносого мужчину и женщину с двумя толстыми далматинцами. Мы наверняка показались этим незнакомцам парой. Это открытие ускоряет мои шаги. Ленка ведет меня к себе? Невозможно, иначе у нее бы были ключи. Это ловушка? Она спотыкается об меня, шепотом извиняется, мои пальцы касаются ее голого бедра, и она хватается за меня, чтобы не упасть. Наконец мы оказываемся у входа на чердак, по краям обветшалой двери сочится свет. Ленка дергает ручку, и я морщусь от истерического скрипа. На чердаке видны все признаки заброшенности – неохотно проникающий в маленькие окошки свет, клубы пыли, велосипед какого-то уже покойного ребенка, коробки. Один из дальних углов отделен черной занавеской.
– Ты хочешь принести меня в жертву Сатане? – спрашиваю я.
– А ты согласен?
– Да, если это сделаешь ты.
Ленка опускает жалюзи на окнах, и теперь я вижу лишь очертания ее изгибов. Оставляя за собой аромат абрикосов и пудры, она проходит мимо меня и отодвигает черную занавеску, приглашая меня внутрь, зажигает в углу маленькую лампу с покрытым легкой черной тканью абажуром. На черных обоях мерцают золотые силуэты звезд и лун. Над нами висит луна из папье-маше, ее горы и кратеры очерчены карандашом. У наших ног лежат Юпитер, Сатурн, Венера, вырезка из Млечного Пути, «Аполлон-1», «Сокол тысячелетия», выцветшие обертки от жевательной резинки и выпотрошенная крыса.
Ленка пинком отодвигает крысу, наклоняется, роется под обертками от жвачки и вынимает фигурку салютующего астронавта НАСА.
– Что думаешь? – спрашивает она.
– Думаю, что хотел бы здесь жить.
– В детстве я приходила сюда играть с лучшей подругой. Мы приносили с собой жвачку и соревновались, кто сможет запихать в рот больше. Петра, это она сделала луну. Все она. Здорово, что люди не обращают внимания на этот чердак, правда? Они бросают сюда хлам и забывают о нем. Я не была здесь лет двенадцать. Или тринадцать? И я сказала себе, что возьму сюда Якуба, своего астрофизика, и посмотрю, жива ли еще моя вселенная. Если она жива, он ее увидит, и может, это как-то компенсирует то, что я замалчиваю его горе, ведь я избегаю горя. И может, я даже не стану возражать, если он попытается меня поцеловать, я уже давно не влюблялась. И вот мы здесь. Ничего не изменилось за эти годы. Я в своем единственном укрытии. С тобой.
Солнечные вспышки возникают, когда энергия магнитного поля трансформируется в кинетическую – так притяжение частиц превращается в движение. Что именно вызывает этот процесс, мы пока не знаем. Будь то излучение электронов, ионов и атомов во вселенную или коктейль из феромонов, проникающий в обонятельные рецепторы будущего любовника, некоторые жизненно важные функции реальности остаются тайной. Дыхание Ленки пахнет сигаретами и жевательной резинкой. Мы осторожно прислоняемся к стене, и я обвожу пальцем очертания сигарной коробки, которую так и ношу с собой. Рюкзак соскальзывает с моего плеча.