Космонавт из Богемии

Ядро не содержало вселенской мудрости. Оно просто лишило меня всех ощущений. Заставило жить внутри собственного тела, по-настоящему, превратило в чистую материю без способности размышлять. Я перестал быть человеком. Я был лишь потоком пылевых частиц. «А чего ты ожидал?» – спросило меня ядро. Нет, это я сам себя спросил. Очередная проекция. Я в отчаянии пытался наделить что-нибудь личностью, лишь бы не полагаться на капризы хаоса. Химические элементы и частицы, эти подлинные короли вселенной, не строят планов, они только движутся.

Как только ядро меня выплюнуло, ко мне вернулось зрение, а потом и рассудок, когда я прошел через холодную атмосферу ядра и столкнулся с бурей разъяренной пыли. Ядро извергло меня обратно со скоростью шаттла на взлете. Пылевые частицы закручивались спиралью и врезались в перчатки и грудь, щиток шлема покрылся трещинами. Я взялся руками за защелку шлема, решив побыстрее положить этому конец.

Смерть в космосе – дело быстрое. Десять секунд я еще буду в сознании. За это время газы в легких и пищеварительной системе приведут к болезненному расширению внутренних органов, легкие порвутся и выпустят кислород в кровоток. Мышцы распухнут и станут в два раза больше, так что появятся синяки и растяжки. Солнце опалит мои щеки и лоб до ожогов. Слюна на языке закипит. Через десять секунд агонии мозг отключится из-за асфиксии и сознание смешается с окружающей темнотой. От цианоза кожа посинеет, кровь закипит, рот и носовые пазухи замерзнут, и в конце концов сердце тоже остановится, я превращусь в труп – сухого надутого гнома на алтаре Млечного Пути.

Я уже был готов проделать этот быстрый путь, но вдруг почувствовал, как кто-то хлопнул меня по спине. Рядом со мной парил Гануш, его кожа посерела и сморщилась, как у запеченной в костре картошки. Справа над его губой появилась ссадина. Мы обречены вместе двигаться вперед. Я убрал руки со шлема. Очень скоро пыль все равно порежет скафандр и начнется декомпрессия, я все равно умру в космосе. За отведенные мне десять секунд я сниму скафандр и последую примеру Лайки – позволю вакууму меня забальзамировать и сохранить как восковую фигуру для будущих поколений исследователей космоса.

– Начало нас отвергло, – сказал Гануш.

– Похоже на то.

– Нам там не место.

– Любишь ты говорить загадками.

Яростно бушующая пыль Чопры вдруг исчезла. Мы покинули облако и снова оказались в дзене глубокого космоса. Теперь уже наверняка осталось не так много времени, но я не стал проверять скафандр и показатели кислорода. Я сосредоточился на своем друге. Внезапно я почему-то испугался скуки больше, чем смерти. Если мой друг умрет раньше меня, что тогда я буду делать в оставшееся время? Передо мной была вечность Вселенной, и без его голоса ничто не укажет мне путь, пока я буду задыхаться. Я протянул руку к его ноге, предлагая банку «Нутеллы», которую достал из кармана.

– Да, это годится, – сказал он.

Я попытался найти какие-нибудь глубокомысленные слова, которые бормочут на смертном одре, но если жизненный итог можно было бы подвести просто речью, зачем тогда мы всю жизнь стремимся что-то доказать?

Я передумал.

Мои слова не будут глубокомысленными. Вместо этого я вспомнил деревенскую мудрость приятелей дедушки по пивной, когда они накачаются восемью литрами пива и с каждой минутой склоняют головы все ближе к столу. Мудрость о том, как прекрасно куры обходятся без головы, или что в бабушкином штруделе всегда слишком много изюма и маловато яблок, или хорошо бы у Бога был мозолистый средний палец, чтобы души лучше цеплялись, или почему исландские песни звучат так, будто это корабли со скрежетом пробиваются сквозь лед, или о том, что внутри наша планета раскалена как поверхность Солнца, а мы постоянно жалуемся на жаркие летние дни, или почему в детстве мы так боимся пригласить девочку на танцы, но с такой легкостью, даже грубо, приглашаем ее на танец, когда повзрослеем, и о такой объединяющей жажде после секса, когда два изможденных тела лежат, истекая потом, и страстно желают еще одного оргазма, чтобы снова подтвердить хрупкую химию любви.

Если бы пивная закрылась, лишив сельских шахтеров и мясников единственного способа общения, они наверняка отправились бы в путешествие по земле, как философы в древности, обменивая пьяную мудрость на порцию свиных котлет. Как мне внести свой вклад в этот феномен? Возможно, самым великим афоризмом, благодаря которому я столько ночей не спал, – энергия не аннигилируется, а значит, и материя не аннигилируется, а значит, все, что мы сжигаем и разрушаем, остается с нами и внутри нас. Мы – ходячие мусорные баки. У нас закончилась антиматерия, и теперь мы играем в вечный «Тетрис» – как реорганизовать самих себя, чтобы не захлебнуться в отходах? Я засмеялся. Гануш меня понял.