Космонавты живут на Земле

Если сухощавого подполковника медицинской службы Зайцева, руководившего испытаниями в термокамере, заглазно именовали «хозяином пара и вара», то Василия Николаевича Рябцева, работавшего в сурдокамере, называли «начальником одиночества». Небольшого роста, с нервным очерком рта на полном смуглом лице, с резкими складками, избороздившими большой лоб, слыл он за вдумчивого и очень корректного человека.

Алешу Горелова, пришедшего уточнить сроки пребывания в сурдокамере, Рябцев неожиданно спросил:

— На гауптвахте когда-нибудь сидели?

— Не приходилось, — ответил озадаченный Алеша.

— Ну а в тюремной одиночке тем более, — весело продолжал Рябцев, — значит, опыта переносить длительное одиночество у вас никакого. Тем лучше для меня, врача-психолога. Я получу самые точные данные о вашей способности переносить тишину. Зачем космонавту проходить сурдокамеру, вы уже знаете. Космические полеты с каждым годом удлиняются по времени. Не за горами день, когда будем стартовать куда-нибудь подальше, чем в околоземное пространство. А в любом полете космонавт одинок. Черный воздух, бешеная скорость корабля, ощущение невесомости — все это по-разному отражается на человеческой психике. Значит, нужна закалка. Здесь у нас, так сказать, публичное одиночество, — указал он на тяжелую, окованную металлом дверь, ведущую в сурдокамеру, — космонавт ничего не видит и не слышит, его же видят все. Каждый шаг и каждый вздох на учете. Вот эти приборы, — кивнул он на многочисленные осциллографы, — будут записывать решительно все: работу вашего сердца, дыхание, биотоки мозга, состояние нервной системы. Так что вы постоянно будете помнить, что подконтрольны, а следовательно, и вести себя станете соответственно, совсем не так, как вели бы себя, будучи уверенным, что за вами никто не подглядывает. А знаете, Алексей Павлович, как это было бы интересно понаблюдать за человеком, который знает, что его одиночество никто не контролирует. Даже самые великие в таком одиночестве проявляют себя необычно. Кто-то подсмотрел, что Наполеон прыгает на одной ноге, один из наших русских писателей-классиков выкрикивал по-петушиному и так далее. У вас же будет публичное одиночество, — назидательно повторил Рябцев.

— Василий Николаевич, — перебил его Горелов. —— Я читал, будто Титов выучил в сурдокамере главу из «Евгения Онегина». Может, и мне чем-нибудь запастись, чтобы скрасить свое бытие?

Рябцев подтвердил:

— Да, да... журналисты этим очень умилялись. Это, конечно, было эффектно — учить стихи. Но мы сейчас против того, чтобы космонавт приходил в сурдокамеру с книгой. Чтение снижает суровость испытания. И притом, уважаемый Алексей Павлович, позволю себе уверить вас, что в реальном космическом полете парить с книжкой в руке в малогабаритной кабине — удовольствие не из больших.

— Стало быть, пойду в камеру с голыми руками.

— Нет, я этого не сказал. Кое-что мы разрешаем. Например, лобзик для выпиливания и кусок дерева в придачу. Карандаш и бумагу также... Но вы же, говорят, живописью увлекаетесь. Что может быть лучше? Берите краски, и дело в шляпе.

— Значит, рисовать можно? — оживился Горелов.

— Можно, можно... Да вот посмотрите, сейчас в камере капитан Карпов. Чем он, однако, занимается?

Щелкнула кнопка на пульте, и на голубоватом экране телевизора возникла часть сурдокамеры и расхаживающий по ней Карпов, у которого уже выросла солидная борода. Карпов походил немного, потом уселся за рабочий столик, что-то записал в журнал-дневник и откуда-то снизу, из невидимой части сурдокамеры, достал вытесанную из деревянного бруска модель трехмачтового фрегата. Раскрыв перочинный нож, он деловито подстрогал изогнувшийся, словно под напором ветра, деревянный парус, отдалив от себя игрушку, пристально посмотрел на нее и под нос себе пропел фальшивым баритоном:

Суждены нам благие порывы —
Но свершить ничего не дано.

— Эк его на Некрасова повело, — прищурился Рябцев, — бедняга еще и не знает, что сегодняшняя ночь у него здесь последняя. Настроился подольше у нас пожить.

Карпов положил на место модель фрегата, нажал на столе кнопку. Резкий скрежет зуммера наполнил лабораторию, и на пульте управления погасли лампочки, удостоверявшие, что телевидение работает нормально. Изображение камеры и сидевшего за рабочим столиком Карпова мгновенно пропало на обоих экранах.

— Зачем он выключил телевизор? — поинтересовался Горелов.

Лаборантка смущенно отвернулась. Рябцев дружески взял Горелова за локоть, отвел в сторону от пультовой установки.

— Дорогой Алексей Павлович, иногда космонавт имеет право выключить голубой экран. Когда ему э-э-э... это очень нужно...