Космополит. Географические фантазии

Не то чтобы она такая маленькая, Голландия – меньше, не говоря об Израиле. Просто мы о них мало знаем. Как писал Яан Кросс, чтобы вывести эстонцев из «состояния безымянности», понадобился шахматный гений Пауля Кереса. Но надолго его не хватило. Бабушка, правда, любила Георга Отса, а я – Юло Соостра, чья синяя рыба (сама себе тарелка) ждала меня на выставке посреди Кадриорга.

Путь к нему отмечал знак «Осторожно, белки», и я переложил бумажник в боковой карман. В парке стоял камерный президентский дворец легкомысленно-розового цвета. Власть сторожили три тощих льва на гербе и два румяных солдата. Я сфотографировал их всех и порадовался тому, что эстонская независимость – в надежных руках и лапах.

Рип ван Винкль

Накануне, разгоряченный модной водкой «Белуга», я опрометчиво согласился помочь яркой блондинке с опасной улыбкой. Тем более что и просьба была пустяковой – написать двадцать строчек о снах, можно из Юнга. И вот – еще нет полудня, а я уже стою без штанов, и незнакомые женщины втыкают в меня булавки.

«Вуду, макумба, завезли», – кричал я про себя, держа во рту нитку, чтоб не стать зомби.

О бегстве не могло быть и речи, потому что я не знал, куда попал. Шофер только матерился, выслушивая указания мобильника. Я, естественно, не вмешивался, ибо, по моим провинциальным подсчетам, машина приближалась к Уралу. Мы долго катили вдоль разгромленных цехов по дырявой мостовой, потом начались рельсы. Я не мог даже определить, пролегал маршрут внутри или снаружи. Стены сужались в коридоры, но крыши не было – то ли уже, то ли вообще. Потом начался туннель, ведущий в красный уголок, за ним – постиндустриальная пещера, как в Сохо. Там-то меня и раздели до исподнего, велев натянуть непонятное.

– Ватник? – безнадежно спросил я.

– Не, в ватнике снимали Мирзоева, – сказала дама с булавками и настойчиво протянула наряд, напоминающий прозодежду для сумасшедших.

Рукавов, правда, было два, но каждый кончался манжетой для наручников. Удовлетворившись моим внешним видом, юный фотограф взялся за внутренний облик.

– Помните: вам все это снится.

Я с облегчением закрыл глаза.

– Приняли, – деловито продолжил фотограф, – сомнамбулическую позу.

Я принял.

– Теперь считайте падающие звезды.

Я вытаращился на потолок с потеками.

– Работаем, – скомандовал сам себе маэстро, и камера защелкала, как в тире.

Только отдав штаны и отпустив восвояси, вредители объяснили, что в погоне за самосовершенствованием духа (а не тела) глянцевые журналы отказались рекламировать наряды с помощью красивых моделей и заменили их какими придется, не брезгуя пролетариями умственного труда.

Но начиналось все хорошо – как обычно.

– Сараи, – констатировала соседка, глядя в иллюминатор на многоэтажные терема, степенно ползущие под крылом снижающегося самолета. – А что это за река? – не унималась она.

– Москва.

– Не может быть! Такая грязная.

Отвертевшись от соотечественницы, я ждал чемодан, примостившись к влюбленным с нашего самолета. Она была не старше Джульетты и такая же хорошенькая. Багажа, однако, все не было.

– Попиздили? – тревожно спросила девчушка.

Меня смутила приставка, но я решил, что ей знать лучше.

За аэропортом мне встретился старый знакомый – «ЛУКОЙЛ». Точно в такой бензоколонке, но с латиницей, я заправляюсь дома: нефтеносная система кровообращения. Другое дело, что в Москве, судя по рекламным щитам, уже завершается переход жидкого в твердое: нефти – в недвижимость. Слева продавали «Бетон-насос», справа – «Бетон-раствор», посередине – «Квартиру в Геленджике».

Как всегда, в такси пела группа «Лесоповал».

– Интересно получается, – пожаловался я шоферу, – Бергман умер, Антониони умер, а «Лесоповал» живет.

– Еще бы, – согласился он.

За год город вырос, и я не узнавал окрестностей. Особенно, когда из-за рощи выскочил огромный плакат «Му-Му», отбросивший тень на скромный памятник.

– Герасим?

– Ленин, – поправил меня водитель и перекрестился, въезжая в монастырское подворье.

Мне уже объяснили, что если в автомобиле – образа, то пристегиваться не надо. Но в этой машине икон было много, и ремень вырвали с корнем, чтобы не соблазнять агностиков.

Под колокольный звон мы въехали в отель с православным акцентом. Не будучи силен в каноническом праве, я представил себе чердак для выкрестов и подвал для инородцев, но мне достался обычный номер – с портретом патриарха, холодильником и пухлой (в сравнении с американской) Библией. На тумбочке лежала свежая газета с крестом и Калашниковым. Она призывала к смирению и оправдывала штрафные батальоны. Автор бегло выстраивал историческую цепочку: глобалисты – интернационалисты – друзья Сиона – враги Руси. Сталин среди них не значился.

Чтение прервал телефон, от которого я получил последние инструкции.

– Боржоми, – сказали в трубку, – не заказывай, шпрот не проси, Эстонию не поминай, разве что – лихом. А главное – заруби на носу: Россия встает с колен не для того, чтоб дотянуться до полония.

Я внес необходимые сведения в записную книжку и отправился за впечатлениями.