Сделав положенное число приседаний, он выпрямился. Дыши ровнее. Спешить некуда. Сначала выровнять дыхание. К тому же после приседаний - самое гнусное. Вот это. Он вернулся к стене. Вот это вот отвратительное упражнение. Дело даже не в боли, а в идиотизме положения. Поддерживать дрянное увечное тело, в котором оказался по собственной глупости. Колченогое, калечное. Цепляться за него, проснувшись, влезать в него, как лошадь в хомут, потому что иначе - на живодёрню. 'Что за чушь опять? - подумал Жнец. - Лошадь, живодёрня... Ной не знает, что это такое. Раз не знает, ну их в болото эти мысли. Лезут, потому что не хочешь делать вот это, стыдное. Последнее упражнение'. Он повернулся к стене левым боком. Правой рукой поднял левую, так, чтобы пальцы уткнулись в стену. И стал, перебирая пальцами, поднимать руку. Иначе не получалось, только вот так. Как дети изображают шагающего человечка. Правда, обычно человечки у них не взбираются пешком на отвесные стены, больше по столу ходят или по полу, как нормальные люди. А не как идиоты, которым надо пальцами перебирать, чтобы поднять руку. Он поморщился. Человечек взобрался до самых высот. Выше чего невозможно. И начал осторожно спускаться. Пятясь, обратным порядком. Калечное тело, не только хромоногое, но и безрукое. Ну куда ты пойдёшь, колченогий, спросила Ксения. Ладно уж, оставайся. Только не маячь у меня перед глазами, слышишь? Видеть тебя не хочу. Хромоногий безрукий ублюдок, подумал Жнец. Человечек опять полез на отвесную стену. На лбу выступила испарина, как будто действительно карабкался в гору, дыхание сбилось, шумело в ушах, и всё-таки Жнец услыхал шорох. Скрипнула дверь. 'Спиро в мастерских. Ксения? Вряд ли. Нет, не она. Шагов я не слышал. Эми?' Жнец уронил руку. С досады готов был провалиться сквозь землю. 'Мальчик видел, как я пальцами по стене. Блудный отец, калека'. Рука упала плетью.
- За... ходи, - сказал он, преодолев одышку. Повернулся, стараясь не делать резких движений. Так и есть, дверь приоткрыта, в щели - глаз. 'Нет, он не боится. Эми вообще не из пугливых'.
- Заходи, - повторил он негромко. Звукоизоляция отвратительная, стены точно картонные.
Эми проскользнул в комнату, оглянулся, осторожно прикрыл за собою дверь. Но всё же она скрипнула. 'Нет, он боится. Но не меня, - понял Жнец. - Стены тонкие, мальчик не хочет, чтобы услышала мать. Кричала на него. Терпеть не могу крика'.
- Па! - сказал Эми. - Я хотел спросить...
Жнец зашипел, прижал к губам палец. Потом мотнул головой в сторону окна. Мальчик понял. Нормально у него с соображалкой, удовлетворённо подумал Жнец. Понял, что открытое окно глушит звуки. А может, просто меня послушался. Папой называет, несмотря ни на что. Ну зачем ему колченогий и безрукий отец? Жнец запер дверь на задвижку и тоже подошёл к оконной амбразуре. Западная сторона, дворик. Ветра почти нет, едва шевелятся виноградные листья. Не жарко, до заката Альраи меньше недели. Потом останется только Боз, и то не всегда и невысоко над горизонтом. Мальчик не боится, ему интересно. Эти его вопросы...
- Я хотел спросить... - шептал мальчик, устраиваясь на подоконнике.
- Привет, Эми, - сказал Жнец.
- А? Да, привет, па. Так я хотел спросить: это правда, что ты каторжанин?
- Может быть, не помню, - солгал Жнец. - А что тут такого? Мало ли кто каторжанин. Дед твой, к примеру, тоже.
Амнезию Жнец симулировал, чтобы как-то оправдать историю, наскоро состряпанную Спиридоном Антониадисом. Тот соврал береговой охране, что нашёл беспамятного сына на рифе, а рядом обнаружил остатки разбитой лодки. Совсем неплохо для экспромта - потерпевший кораблекрушение вполне может лишиться памяти. Главное, чтобы никому не пришло в голову связать появление Ираклия с исчезновением Роберта Корка. Рассказывать чинушам про схватку с головоногим Спиро не хотел, потому что тогда вкатили бы срок за незаконное хранение оружия. Положим, от срока можно откупиться, но автомат сдавать старику не хотелось, вот он и выдумал эту ложь: нашёл-де беспамятного Ираклия на скалах возле разбитой калоши. Пусть даже патрульные после отлива доберутся до рифа Надежды и никаких обломков не обнаружат, не беда. Сезон ветров, господа начальники, работает лучше ваших уложений о наказаниях, ничего удивительного, что даже щепок не осталось от лодки.
- А что дед? Он же не настоящий каторжанин, он тебя здесь искал.
- Среди настоящих каторжан тоже встречаются хорошие люди.
- Да я понимаю, па, что ты со мной как с маленьким. Просто я хотел узнать, за что тебя.
- Не помню, - снова соврал Жнец, подумав: 'Почти правда. Как я стал Жнецом, не помню. Кем я был раньше, и был ли вообще...'
- Ничего, па. Это ничего, что забыл, я тоже не всё помню. Как ты уходил на 'Бродяге' не помню и ещё много чего. А они говорят, ты каторжанин, и ещё почему-то говорят, что ты счастливчик. И смеются.
- Они это кто?
- Да так, есть тут один, - Эммануил поскучнел, стал мрачен.