Космос, Чехов, трибблы и другие стрессы Леонарда МакКоя (СИ)

Вулканец как-то особенно приятно сжимает член Кирка внутри себя, из-за чего дыхание тут же сбивается, голос хрипит и садится, а руки тянут его на себя, ближе, глубже.

– Давай ты... сейчас скажешь, что лучше сделать, и мы уже будем трахаться, а? Я ж не железный.

– Необходимо… – На секунду он принимает вид задумчивого кирпича, подыскивая формулировку позаковыристей, но отчего-то передумывает. – Выяснить, насколько его скомпрометированность может помешать работе. Способности лейтенанта Чехова…

– Спок, я поговорю с Боунсом. – Кирк улыбается и тянется за поцелуем. – Что угодно. Иди ко мне.

Боунс раза два проверил аппаратуру, лабораторию, дежурных, просмотрел электронные карты-досье, заведённые на пациентов (то есть членов экипажа, это позже они так или иначе станут пациентами), досье на своих подчинённых. Даже сходил и проверил куб из специального прозрачного воздухопроницаемого материала с трибблами, взятыми на борт для экспериментов (хотя это была территория Спока, как старшего офицера по науке). До вылета всё равно оставалось слишком много времени.

Чересчур много времени.

Куда девать четыре часа на «Энтерпрайз», которая дрейфует вокруг Земли, а у тебя чёртова боязнь пребывания на всём летающем, плавающем и дрейфующем? Куда девать четыре часа, когда мысли постоянно сбиваются на…

Всё началось две недели назад (хотя Боунсу очень хотелось сказать «вся дрянь началась с моего рождения»). Он уже успел пройти (вместе ещё с пятнадцатью единицами медперсонала) курсы подтверждения квалификации, сдать четыре экзамена, в том числе на соответствие должности, и спокойно себе жил в общежитии Звёздного флота последние дни перед пятилетней миссией (в грёбаном космосе – пять лет!!!), изучал некоторую литературу по новейшим достижениям хирургии. Вечерами, конечно, недоставало счастливой морды возрождённого к новой жизни Т. Кирка. Поначалу он приходил, обычно с парой-другой бутылок отменного бухла (и где только доставал, впрочем, таким вопросом лучше было не задаваться). Рассказывал, как у них со Споком всё хорошо. После истории с Ханом, падением «Энтерпрайз» с небес и своего чудесного воскрешения, ну, когда смог наконец-то передвигаться на своих двоих, он таки объяснился с коммандером. Сначала гладко не было, но у кого оно, это самое “гладко”, вообще поначалу бывает? Зато теперь новоиспечённая счастливая парочка радовалась жизни.

По этой же причине Джим скоро перестал приходить. Днём – контроль за ремонтом, изучение чертежей усовершенствования «Энтерпрайз», бесконечные советы и подсоветы инженерной службы, кроме того, согласование списков смен, контроль за тем, что и как доставляется на склады и т.д. А вечер принадлежал им со Споком. Боунс радовался только, что живёт в другом корпусе. Не хватало ещё такого счастья за стенкой. Иногда только задумывался, как в моменты особенно уж тесного взаимодействия Кирк называет своего возлюбленного: «гоблином», «крокодилом» или «тварью остроухой», ибо рефлексы меняются ой как небыстро, и вряд ли прежние (и привычные) наименования первого помощника в голове Джима успели устареть.

В общем, Джима не было, игры с названиями надолго не хватило, пить в одиночку не тянуло (не настолько всё хреново, пока ты на земле, а не в хрупкой летающей тарелке посреди холодного, мрачного и пустого пространства). Оставалось читать.

Очередным одиноким вечером, когда оказалась-таки откупорена бутылка виски, а МакКой спокойно лежал на кровати и штудировал на падде скинутый одним из профессоров файл-антологию за последние пять лет по описанию операций, проведённых в тяжёлых полевых условиях на разных планетах, в дверь негромко постучали.

Боунс приказал системе контроля открыть, думая, что это кто-то из его медицинской команды, и грешным делом даже понадеявшись увидеть Кирка. Но это оказался Павел Чехов. Недавно повышенный до лейтенанта. В свои едва исполнившиеся девятнадцать – главный и лучший навигатор «Энтерпрайз».

– Я могу поговорить с вами… доктор?

– Проходи.

МакКой отложил падд и сел. Больным мальчишка не выглядел, вот разве что взволнованным. Боунс приглядывал за ним с самого появления на корабле, потому что: а) иностранец, б) семнадцать лет, в) гений, г) чёрт возьми, это же ребёнок, на корабле, участвующий в сложнейших (иногда боевых) операциях, и чем вообще думал Джим, хотя чем он обычно может думать, и так понятно, но это не оправдание тому, что дети, пусть и гениальные, болтаются в космосе; в общем, сплошные категории риска. Мальчишка по-своему к нему даже привязался, а после истории с Ханом и почти-смертью Кирка вдруг исчез из поля зрения. Боунс хотел было найти его, убедиться лично, что с Павлом всё в порядке, но дела, Т. Кирк со счастливой мордой, их нежное воркование со Споком (когда случалось пересечься, бесило неимоверно, будто оба разом потеряли головы, даже остроухий зелёный зануда), снова дела, статьи, учёба…

И вот теперь повзрослевший и странно бледный Чехов сам стоял на пороге его комнаты.

– Будешь в дверях толочься?