Космос, Чехов, трибблы и другие стрессы Леонарда МакКоя (СИ)

Кирк целовал пальцы любимого вулканца, когда улучил минуту в отсеке транспортаторных шаттлов. Спок сейчас был абсолютно нечитаем, неподвижная мимика, спокойные глаза. Раньше за этим чувствовалось его состояние, теперь – нет. Разве что не оттолкнул его, приникшего к его рукам (мог, они остались наедине на считанные секунды), а стоял и смотрел.

А сейчас Кирк сидит, провожает взглядом Энтерпрайз и не может смотреть на сидящего напротив старпома. Слишком тяжело видеть его, осознавая, что им, возможно, вместе осталось – сколько? Час? Полтора?

Они долетают до планеты в молчании.

Разноцветные венчики трав распространяли сладковатый аромат. Спок сказал остальным оставаться у шаттла. Лучше, если контакт их сознаний никак не зацепит.

У самых ног, шурша травой, прополз триббл. Жемчужное небо сияло над головой. Стрекотали местные насекомые, шуршали капли воды, падающие с листьев. Споку было холодно здесь в привычной форме, температура воздуха слишком низкая для вулканца, хотя растениям при ней было явно комфортно.

Он опустился на колени в мокрую траву, закрыл глаза, как при медитации, сделал несколько глубоких вдохов-выдохов. Потянулся к неведомому разуму, нащупывая его в сияющей ментальной пустоте. Без Кирка в ней было по-настоящему пусто, зато ничего не мешало сосредоточиться.

Странно, но не было никаких ориентиров. Он ощущал слабое и неупорядоченное биение жизни в траве, в насекомых, сильнее – в стоящих позади людях. В них цвета мыслей и ощущений мешались в хаотичных, неописуемых формах. Но нигде не было разума, оберегающего планету. Стоило ощутить его отголосок и прислушаться, как ярче проступали ментальные поля наполняющей планету жизни – свечение стеблей и корней, слабые всполохи насекомых и мелких животных. Пробираться сквозь них было всё равно что проталкиваться сквозь огромную толпу кричащих на разные голоса людей, в то время как единственный нужный тебе постоянно в ней прячется.

Боль, пока ещё слабая, начала нарастать в физическом теле и накапливаться по ту сторону сознания.

Он расширял границу, толкая радиус восприятия всё дальше и дальше, захватывая всё больше ментального пространства вокруг.

И снова ощущение необходимого, чёткого, могущественного разума ускользало от него. Не сопротивлялось, не выставляло телепатических блоков, а просто утекало песком сквозь пальцы, распадалось на отдельные песчинки, ветки, листья, организмы, капли воды, воздух, свет… А их было всё больше. Животные, грызуны, птицы, множество деревьев, крупные животные, хищники.

Через границу восприятия начала просачиваться боль. Он отстранённо ощутил, как собственное тело согнулось к земле, обхватывая горящую голову, даже воспринял на доли секунды влагу от листьев, касающуюся лба, и холод.

В очередной раз рванулся сквозь мерцание слабеньких разумов за одним, до предела растягивая восприятие, и вдруг мерцающий хаос тысяч крошечных разумов сложился для него в один. Разум Хранителя планеты не ускользал от него, не пытался скрыться. Хранитель не был «сущностью без физической формы», которая управляла планетой. Всё это время он был рядом и в нём самом. Хранитель был планетой, а планета – им, каждой травинкой, камнем, каплей воды. Он всё это время пытался поговорить с самой планетой. Сияющий калейдоскоп складывался в чёткую, упорядоченную картину жизни.

Настолько, что он не мог это до конца осознать, захлёбывался памятью чужого мира, почти что в ней растворившись, пока за тысячи световых лет не услышал чей-то громкий вопль.

Кирку наблюдать за Споком было физически больно. Жадно всматриваться в каждое движение, мучительно гадать о его состоянии по малейшим жестам, по подёргиванию век, нахмуренным бровям. Кирк весь был – там, рядом со Споком, стараясь укрыть его, обнять, провести пальцами по идеально лежащим чёрным волосам. Будто кожей чувствовал. Не существует шаттла, Боунса и Чехова, есть только Спок – его запах, остро-свежий, немного терпкий, его прохладная светлая кожа, отсветы на волосах, ощущение шершавой ткани форменки на пальцах. Поэтому капитан сразу заметил, когда у вулканца надломились брови и сжались зубы.

Внутри капало на мозг мантрой: «Стой на месте, стой на месте, стой на месте». Сначала помогало.

Потом согнулась в муке обтянутая синим спина – Кирк помнил каждый выступающий позвонок – вцепились в траву пальцы.

Было сложно дышать, грудь сдавило. Джим наблюдал, держась за прохладный металл шаттла – так было проще не сорваться с места, и всё равно тело уже стояло в готовой для бега позе.

Когда Спок начал кричать, Кирк не выдержал. Подлетел, обнимая, укутывая собой, в лихорадочных попытках сделать хоть что-то оторвал его от земли, прижал. Спок выгнулся как в припадке, хрипел, когтил воздух, а Джим задыхался от боли, горечи и бессилия. От отчаяния.

– Боунс!!! – Обнимать его, выгнутого, прижимать разлохматившуюся голову, – Боунс, сделай что-нибудь!!! Пожалуйста, Боунс!!!

– Не ори, – грубо и как-то спокойно рявкнули рядом. Пискнул трикодер, зашуршала сумка. – Пашка, держи. Вот так, ко мне экраном, чтобы видно.