Космос, Чехов, трибблы и другие стрессы Леонарда МакКоя (СИ)

На следующий день после видеоконференции Чехов клюёт носом. Спал меньше, чем обычно, из-за волнения. От Кельвина удаётся отбрехаться, что для желудка не прошли даром эксперименты с репликатором. Вроде, поверил.

И без трёх минут шесть Чехов у двери доктора с двумя дождевиками в руках.

В разъехавшиеся спустя секунд десять створках предстаёт МакКой, взъерошенный, лохматый и какой-то помятый.

Смотрит на дождевики.

– Лес? – кивая на них.

– Там в грязи по колено утонешь. – Сунуть ему один. – Просто погуляем, тут парковая зона неподалёку.

Он кивает, послушно натягивает дождевик, через плечо вешает непромокаемую сумку.

– Природа здесь до конца не изучена, – буркает пояснение, надевая сапоги, – я читал, много ядовитых ползающих насекомых. Основные противоядия должны быть с собой.

– В парковой зоне? – уточнить, поднимая брови.

– Она на земле, там есть трава, а где трава, там насекомые, – он выпрямляется, зачем-то дважды проводит рукой по взъерошенным волосам, нисколько их этим не приглаживая. – Ну, пойдём, что ли.

Боунс слегка поддал вискарём. Не до посинения, конечно, всего пару порций на дне стакана. Но теперь было чуть теплее на промозглой погоде. Эффект, конечно, быстро сойдёт, особенно в свете прогулки, и станет только холодней.

Зато пока дождь моросил, а не лил, и это было терпимо.

В парке мокли закатанные в бетон дорожки, луж на них не было. Гуляли в этот послеобеденный час только мамаша с ребёнком, оба в ярких дождевиках, да парень из их научного отдела по фауне, весь мокрый, собирал длинным пинцетом вялых сиреневых насекомых из объеденного куста с оранжевыми цветами.

Больше никто не встретился.

Вокруг цвели какие-то местные раздутые влаголюбивые растения. Под листьями, если приглядеться, неохотно шевелились крупные зеленоватые гусеницы. Цветы у всех растений были опущены венчиками вниз, чтобы дождь не сбивал пыльцу.

– Говорят, много лекарственных трав, – сказал МакКой. – Лаборатория фармакологии на этой планете в полном составе остаться жить готова.

– Не только она. Сулу отсюда не вылезает, – Чехов отзывается ровно. – Мне на падд по вечерам от него вагон и тележка сообщений приходит. Чую, обогатится наша оранжерея.

– Чую, обогатится моя коллекция аллергиков, – тут же реагирует МакКой. – Если эти идиоты умудряются даже в репликаторе наделать такой дряни, не представляю, что будет после хотя бы двух лет на разных планетах! Хвала тому, кто в корабельный устав вписал запрет на животных в каютах, а то к растениям добавилась бы ещё экзотическая шерсть.

– Ну, знаешь, у трибблов тоже шерсть экзотическая, и ничего. – Как будто веселеет. Даже улыбается слегка. – Ты когда-нибудь думал о том, что от всех опасностей невозможно уберечься?

– От всех – невозможно, зато реальна минимизация. А трибблы в плане катализатора аллергии примерно как кошки, – МакКой высвободил руку из-под плаща, чтобы помогать себе жестами, – то есть, процент аллергиков с учётом того, что астма сейчас успешно лечится, невысок. Другое дело какая-нибудь квадралианская сухопутная каракатица. Кожный покров фиолетовых – это самые красивые, называются «звёздными», потому что панцирь похож на объёмное фиолетовое звёздное небо, – так вот, они выделяют редкое химическое соединение, практически в семидесяти процентов случаев вызывает аллергическое удушье, но не мгновенное, а спустя четыре часа после вдыхания. Игра на выживание с самим собой. Продавцы об этом не спешат сообщать обычно.

– Ну, я-то в аллергиях не силён... – Пашка останавливается, поднимает голову. Смотрит на свинцово-сереющее небо. – Кажется... года четыре мне было, когда я выпросил у родителей лысого медузианского суриката. Ты должен о них знать. Так вот у него оказалась совсем дурацкая аллергия. На человеческую слюну.

– Ты его что, лизал? – МакКой несколько опешил.

– С дуба рухнул? – Пашка смотрит на него круглыми глазами, а потом расплывается в улыбке. – Ты... чихнул я на него. Понимаешь?

– Знаешь, после пяти лет знакомства с одним оригиналом… – Боунс поёжился, промозглый дождевой холод начал заползать под одежду, – я всегда ожидаю только самого бредового и худшего. Откуда бы иначе я узнал об этих чёртовых каракатицах.

– А... – Паша зябко прячет руки в карманы. – Аллергик со стажем? Космический торговец?

– Я про нашего капитана, – Боунс смотрит на небо. Ни намёка на просвет в тучах, хотя обычно перед закатом тут проясняется. – Полтора года назад он чуть не задохнулся из-за этой каракатицы. А когда откачал его, давай говорить, чтобы мы её не убивали, потому что красивая. Красивая! Как тебе?

– Похоже на нашего капитана...

Паша снова задирает голову вверх. Ему на нос падает крупная капля, от чего он смешно дёргается и морщится.

– А ты знаешь, что красоту можно обосновать математически?

– Золотое сечение, спираль Фибоначчи? – интересуется МакКой, рассматривая его. Давненько он не рассуждал о высоких материях на почти трезвую голову.

– Соотношение числовых кодов цвета, пропорциональность, и да. Золотое сечение. Любой аспект красоты можно обосновать математически. Даже музыку можно высчитать.