Космос, Чехов, трибблы и другие стрессы Леонарда МакКоя (СИ)

К чёрту раздеваться. Снимать штаны – к чёрту. Тут бы от одного вида призывно выгнутого Пашки не кончить.

Боунс прижимает его собой к ковру – Пашка вжимается голым задом в его пах. Грудью прижатый к полу, с бесстыдно оттопыренной задницей. Боунс медленно вводит в него член – Пашка шипит сквозь стиснутые зубы, сжимает вокруг него узкое кольцо мышц.

– Паш… ка… – Еле выдавить из себя. Когда самую чувствительную часть тела так сжимают, особо не попиздишь. – Пашка… гад, а ну расслабься.

Пашка в ответ только выгибается сильнее, губы кусает, прикрывает глаза.

Первый осторожный толчок вглубь, его сдавленное мычание, мучительно острые волны удовольствия по телу. Лейтенант затихает (хотя на то, как он облизывает пересохшие губы, по ночам дрочить можно), сжимает пальцами ворс ковра.

Боунс готов поклясться, что трезв как стёклышко. В башке шумит, кровь к лицу прилила – и к паху – координация нарушена, но это всё уже точно не из-за водки. Он толкается сильнее, глубже, с каждым толчком всё слабее и слабее самоконтроль. Когда удаётся найти нужный угол, к дестабилизирующим факторами прибавляется стонущий и трущийся о ковёр Чехов.

Сознание невольно выхватывает из реальности кадрами: красные пятна на бледной коже лейтенанта. Коротко белеющий, а потом наливающийся краснотой укус на его плече (доктор не удержался). Запах волос. Два засоса – на шее, и ниже, между лопатками. Потемневшие губы – Чехов кусает их. Упругость его ягодиц и жар спины. На вцепленных в ковёр руках набухли вены. Глаза прикрыты, дрожат светлые ресницы.

Боунс кончает быстро. Из-за алкоголя запамятовал потянуть, да и засмотрелся. Отдышавшись, повернув к себе лицо Чехова, целует его и в несколько резких движений доводит до оргазма.

Вскоре расслабленный лейтенант растягивается на ковре.

Остаётся только рухнуть рядом. Слишком жарко. Чересчур. Как в этой его пресловутой русской бане.

– Нет, положительно… – прохрипеть, – я уже слишком стар… для всего.

– Тогда иди и реплицируй мне резиновый хер, – бормочет еле понятно Чехов. – Потому что мне мало.

Остаётся только погрозить ему с ковра пальцем:

– Пашка, не дури. Про выдрать всё ещё это… в силе…

====== Десятые доли процента составляют существенную погрешность в расчётах ======

Спок садится на коврик в центре комнаты. Перед ним вместо стены каюты простирается пустыня; красноватый песок зыбко перетекает под ветром, дрожит в густом, налитом жаром воздухе призрачное марево, и в нём тает тёмно-алым заходящее солнце; небо низкое, отсвечивающее красноватым. Через песок, наполовину засыпанные, торчат корявые чёрные ветви с шипами сумевших выжить кустарников. Сквозь их заросли вдалеке тянутся багровые миражи.

Тихий заунывный свист ветра вползает в уши; змейки песка бегут по красноватым холмам всё быстрей, и в раскалённом воздухе ощущается близость песчаной бури.

Он программировал эту голограмму больше недели, отдавал себе отчёт, что так проявляется нелогичная сентиментальная привязка к погибшей планете. Мысли о Вулкане теперь были не логичнее снов. Тем более что домом ему ни он, ни Земля никогда не были.

Спок вдыхает глубже, позволяя себе забыть, что и песок, и марево – только спроецированные на стену наборы нулей и единиц, ограниченных строками программных кодов.

Ему холодно. Уже неделю после разрыва связи с Джимом холодно, даже когда температура в комнате становится для капитана с трудом переносимой. Пустыня его не согреет.

Закрыть глаза.

Медитация занимает большую часть свободного времени после смены. Сияющий образ Джима, раньше неизменно присутствующий рядом, исчез. В пустоте ментального поля он один.

В последние несколько дней, чтобы не травмировать лишний раз поле, Спок не допускал никаких эмоций, старательно подавляя и успокаивая их с помощью дыхания и медитаций; однако с эмоциями Джима, проецируемыми через их упрочившуюся связь, поделать ничего было нельзя. Пси-нулевое существо, Кирк каким-то образом не только сообщал ему свои эмоции, но и делал это с такой силой и, подбирая земные определения, страстью, что справляться с их волнами было всё равно, что надеяться устоять на ногах посреди открытой пустыни в разгар песчаного урагана.

Через связь сознание захлёстывало его чувствами, и остатки сил приходилось тратить не на восстановление поля, а на то, чтобы не поддаться им. Беспокойство, забота, любовь, страсть, жар и желание близости. Спок пытался сократить хотя бы количество прикосновений, но всё обернулось тем, что сознание вспыхнуло в ответ на желание его наречённого и горело вместе с ним, несмотря на угрозу неминуемой смерти после полного контакта; наверное, подобное испытывают представители его народа во время пон-фарр. Спок считал себя должным доктору, так вовремя пришедшему и отвлёкшему Джима, поскольку понимал, что сами они бы не остановились.

И только поэтому Спок предложил нарушить все мыслимые правила, стерев офицеру МакКою память.