Космос, Чехов, трибблы и другие стрессы Леонарда МакКоя (СИ)

– Боунс – само дружелюбие, – возражает довольный Кирк. – Сейчас, по крайней мере. К примеру, он ещё не начал гоняться за нами с гипо с успокоительным.

– Мне и гоняться не придётся, – ласково заверяет МакКой хмелеющего капитана. – Я просто устрою плановый медосмотр старшему командному составу с обязательной явкой. И там ты от меня, радость моя, никуда не денешься.

– А вот это уже, – Кирк почему-то тыкает пальцем в Чехова. То есть, чуть повыше маккоевского плеча, – превышение должностных полномочий. И это. Злоупотребление. Учись, Павел, пока эта развалина жива.

– Нечему учиться. Этот опыт неповторим, – гордо отвечает МакКой.

Боунс никогда не имел глупости считать Кирка существом деликатным. Капитан свободно мог вломиться к нему – и к любому другому члену экипажа – в душ, поднять больную тему, высказать в глаза что угодно и кому угодно. Но когда руки Пашки с плеч опустились ниже, а отдающие русской, мать её, водкой губы прижались ко рту МакКоя, капитан куда-то испарился. До этого абсолютно точно сидел за столом, двигал фигуру за фигурой и лыбился. А когда доктор собирался уже оторваться от лейтенанта и послать Кирка в задницу – ап! И нету его, будто и не сидело. Рюмка только стоит и огурец недоеденный рядом.

– Ну и пусть идёт, – задумчиво, возвращая всё своё внимание на Чехова.

– Капитан просто лапочка, – пьяно мурлычет Чехов, усаживаясь на его колени, обхватывая их ногами. Ну он-то себя в удобстве никогда не обидит. Разгорячённый, разлохмаченный, вжимается в губы Боунса своими, мокрыми.

А у Боунса кружится голова. Он пьянеет не так быстро, как Кирк, и уж точно не так быстро, как пацан. Но всё же есть – алкоголь шумит в крови. Даже окружающая реальность кажется не такой поганой, как обычно.

Целовать Чехова хочется долго. Медленно, просовывая язык между его зубов, тиская пальцами ёрзающий по коленям зад. Тощий, как и весь Чехов, но упругий. Не зря его Сулу по тренировкам гоняет.

Целовать, сжимать мягкие кудряхи. Давить пятернёй на его затылок, чтоб ощущать его ближе, чтобы целовать глубже.

Из-за того, что давно не трахались, возбуждение подступает быстрее, чем хотелось бы. Уже потяжелели яйца, уже член натянул ткань трусов. А на кровать переходить как-то не тянет. Хорошо вот так, едва хмельному, целовать пьяного лейтенанта, гулять руками по его телу, не заползая под одежду. С силой проводить по спине (и тогда он подаётся ближе), по бёдрам (разводит ноги), по бокам (выгибается, стараясь притереться о живот доктора напряжённым пахом).

Но это всё хорошо, пока Чехов не отрывается от губ с тихим всхлипом, не прижимается, обвивая шею руками.

– Хочу… – шепчет, задыхаясь. Его язык плохо слушается из-за водки. – Я сейчас не растянутый. Хочу, чтобы ты растягивал. У тебя горячие пальцы, Боунс. Хочу дрочить, пока ты меня растягиваешь. Хочу, чтобы ты меня трахал.

– Бля..ть. – Вот сейчас не помешала бы вулканская силища – подхватить Пашку, как зеленоухий Кирка таскает, на ручки, и сразу на кровать. А так приходится отстранять, хотя выдержки на это уже с трудом хватает. Какая там нахрен кровать. – Давай… на пол, на ковёр.

Чехов послушно соскальзывает жопой на ковёр. Стаскивает с себя форменную рубашку, потом футболку. Ещё более растрёпанный, шагающего к тумбочке за смазкой доктора пожирает взглядом. Особенно – выпирающий бугор на штанах. Аж дыру взглядом прожигает.

– Жопой кверху, чего расселся? – рыкнуть, опускаясь перед ним на колени. Не до нежностей сейчас.

Пашка поспешно расстёгивает ремень, укладывается, ёрзает, стягивая штаны. Сразу с трусами. Оттопыривает бледную задницу. Приходится с матом тянуться ещё и за подушкой – чтоб ему удобнее было, подсунуть под бёдра.

– Обожаю, когда ты ворчишь, – бубнит невнятно, укладывая голову на руки. Изворачивается, чтобы хоть слегка его видеть. – Боунс, если ты меня прямо сейчас не трахнешь, я сам себя трахну. Чем-нибудь.

– Отлично, в шаговой доступности ножка стола. – Собственный голос слушается плохо, срывается в хрипение. – Я даже посмотрю.

– Можно… как-нибудь…

Чехов тянет его на себя, едва Боунс вводит в него пальцы, смазанные гелем. Сразу два, на подготовку одним терпения нет. Обдаёт ухо горячим водочным дыханием, шипит от ощущения пальцев в себе. Разводит ноги.

Боунс почти лежит на нём, только локтем свободной руки о пол опирается.

– Я могу... что-нибудь реплицировать. – Чехов задыхается из-за возбуждения, ещё и губы кусает. Насаживается на растягивающие пальцы. – Хочешь?.. Я буду трахать себя на твоих глазах.

– Будешь ерепениться… – Прижимая его собой к полу и, сбивчиво, – выдеру, Пашка. Дождёшься.

– Вы… де…

Он выгибается, запрокинув голову – это Боунс проехался пальцем по простате. С одной стороны, хорошо – заткнулся, зараза языкастая. С другой то, как он выгибается, подтачивает и без того шаткие опоры самоконтроля. Ещё и стонет тихо, надрывно, когда Боунс к двум пальцам добавляет третий.

– Дери меня… – Шепчет, хватая губами воздух. – Что угодно. Дери.

Боунс, ругаясь, вытаскивает из него пальцы – Пашка снова прогибается – торопясь, расстёгивает ремень.