Костер на льду (повесть и рассказы)

Грубо выругав себя, я взял за руки ее мальчика и усадил к столу. Уборщица молча поставила чугун быстро сварившейся каши, разложила ее по тарелкам, налила масла. Я потянулся было к бутылке, чтобы до­бавить масла и ей, и мальчику, и себе, но не решился. Я понял, что щедрость бывает хороша лишь тогда, когда на нее не обращают внимания.

А пожарник все жевал. Он, по-моему, проявил инте­рес только к нашему сахарному песку. Когда мы макали намоченные в чае куски белого хлеба в плошку, он за­мер с открытым ртом, следя за движением наших рук. Потом завернул сало в тряпочку, собрал со стола хлеб­ные крошки, бросил их в рот и, туго перепоясав зеле­ную телогрейку, ушел по своим делам.

Глава десятая

Мое поколение —
это зубы сожми и работай.
Мое поколение —
это пулю прими и рухни.
Если соли не хватит —
хлеб намочи потом.
Если марли не хватит —
портянкой замотай тухлой.
(Павел Коган).

Последние тренировки в Раменке мне представля­лись сейчас детской игрой. С теперешней работой разве что могла сравниться лишь заготовка дров для госпи­таля. До дому я добирался только в сумерки и валился на койку, не снимая сапог. Уборщица робко загляды­вала в комнату и спрашивала, можно ли собирать на стол. Я через силу улыбался, произносил виновато:

— А у тебя не остынет, Настя? Если нет, то подож­ди немного.

Она осторожно прикрывала дверь.

Однажды, когда у меня не только ломило ногу, но и ныли мышцы, потому что я весь день помогал девуш­кам таскать рельсы и заколачивать костыли, я уснул, не раздевшись. Ночью я почувствовал, что кто-то стя­гивает с меня сапоги. Я открыл глаза и увидел Настю. Мне стало стыдно. «Распустился, как маменькин сы­нок,— обругал я себя и поклялся:— С этого дня, На­стенька, ты не увидишь меня на постели в таком виде». И как ни было трудно, я держал данное себе обещание. Да, в конце концов, не каждый же раз я так утомлял­ся. Бывали дни, когда я почти не уставал, и если бы не раненая нога, был бы совсем бодр.

Однако нога не давала мне покоя. Я боялся даже прикинуть, чтобы не сразить себя, сколько километров мне приходилось проходить от бригады к бригаде. Я возненавидел шпалы, мешающие идти в ритме, и скри­пящую гальку, которая лишала ногу крепкой опоры. Но еще больше меня огорчало отсутствие пикетных столбиков, потому что все погрешности приходилось за­писывать на глазок. Попробуй растолкуй потом девуш­кам, где, на каком километре нужно произвести ремонт.

Строя автомобильную дорогу под Ленинградом, мы и то оставляли ориентиры.

Склоняясь над рельсом, я проклинал строителей, забывших о пикетных столбиках, и часто в раздраже­нии присаживался на насыпь. «Ну, как я опять буду давать задание девушкам? Опять придется говорить: исправьте против такого-то куста! Разве это работа?!» Я со злостью смотрел вокруг. Природе не было ника­кого дела до моей усталости. Черемуха буйно цвела. Деревья, чудом оставшиеся на голой равнине подле моста, источали аромат. Кружились два желтеньких мотылька. На мутной поверхности речки покоились зе­леные листочки ряски. Я сидел и, швыряя гальку в во­ду, наблюдал за наплывающими друг на друга кругами. Вдоль полотна тянулась телеграфная линия. Столбы ее еще не успели посереть. На каждом столбе, как вывес­ка, чернела грубо написанная цифра. Неожиданная мысль пришла в голову: «Вот что заменит мне пикеты! Не все ли равно, что расстояние между телеграфными столбами пятьдесят метров, а между пикетными — сто? Был бы ориентир!» Я торопливо пошел назад. Да, все оказалось очень просто. Надо только записывать номер столба и указывать погрешность!

Наутро, давая задание, я уже говорил девушкам:

— Против 253 столба проверить путь: там пере­кос влево. Левую нитку поднимите и выверьте по уров­ню. У 261 столба устраните толчок. Проверьте и укре­пите стыки.

Это открытие облегчало работу, но, конечно, не из­бавляло меня от ходьбы. В конце концов, я должен был вырезать трость. Опираясь на нее, я ковылял по шпа­лам, склоняясь над рельсами через десяток метров и прикладывая к ним уровень. Когда нога начинала пы­лать, как в огне, я садился на насыпь и думал со стра­хом: «Не успею проверить сегодня... Какое задание я дам утром бригаде?»

Я снова подымался, стараясь не обращать внимания на ногу, и принимался за работу. Когда было невмоготу, я вспоминал слова комиссара: «Если не будет торфа — не будет танков», и говорил себе, что нельзя, чтобы торф не вывезли по моей вине. Случалось, что мне приходилось кончать обход ночью, в полной темноте.

Какой чудесной и легкой казалась мне сейчас жизнь в госпитале! Но я знал, что здесь я был нужнее, чем там, и приказывал себе не распускаться.