— Да. Комиссаром танковой бригады... Но в данное время нас с вами интересует не мой военный опыт, а те трудности, с которыми вы столкнетесь в работе. Самое первое, на что вы должны обратить внимание, это самоуспокоенность мастеров, из которых вас перевели в старшие инженеры. Перебои на вашем предприятии, мне кажется, происходят по одной простой причине. Мастер думает: «А, что там, не будем укладывать тупик в вечернюю смену — все равно вон еще тот торф не успеют погрузить». А начальство бросило ночью на погрузку дополнительных людей, торф подчистили, тупик же к другому каравану не готов...
Я слушал Калиновского и думал, что он во всем прав, и был благодарен ему за науку.
Когда я уже собрался уходить, он спросил, как бы между прочим:
— Простите, Александр Николаевич, вы вчера говорили о каком-то письме. Вы посылали его на мое имя?
— Да нет! Я и не знал о вашем существовании...
Видя усмешку на его тонких губах, я понял, что допустил бестактность, и смутился.
— Итак?..— спросил он.
— Я писал жалобу в главк. Разве вы не по ней приехали?
— Дорогой Александр Николаевич, если бы я и приехал по вашему заявлению, мой долг не позволял бы до поры до времени говорить об этом.
Он задумался. Потом произнес, скорее предположительно, чем утвердительно:
— Бывает и так: человеку, который жалуется, затыкают рот повышением в должности. Это самый примитивный вариант,— и, словно спохватившись, добавил: — Однако в выводах не торопитесь. Если и не все пути хороши для достижения цели, то... элемент самодурства можно извинить ради хорошей работы... А бороться может только коллектив.
Он посмотрел в черное окно и поднялся, держась за спинку стула. Задержав мою руку в своей, произнес тепло:
— Только не вздумайте бежать от трудностей — вы здесь очень нужны. И всегда помните о торфе — это такое богатство... И сколько богатства в нашей стране!.. Все свое, ни у кого не занимаем... Я читал на днях: под Сталинградом оказались одни банки из-под тушенки не наши,— и он неожиданно — в первый раз!— рассмеялся.
На другой день комиссия уехала.
Вернувшись вечером домой, я увидел на своем столе сверток. Я развернул его и с недоумением увидел бутылку такого же вина, какое мы пили с Калиновским. Сверху лежала записка. «Александр Николаевич,— было написано в ней,— примите маленький подарок в память о наших разговорах. Искренне ваш И. Калиновский».
Это была вторая и последняя — из тех, что предназначались его родственнику...
Я завернул ее в бумагу и спрятал.
Глава двенадцатая
Я с головой окунулся в новое дело, метался из конца в конец предприятия, не спал ночей, сам выезжал на каждую аварию, но все шесть точек по-прежнему недодавали вагонов под погрузку. А тут еще на пути нам попался карьер, через который невозможно было проложить мост в короткий срок. Я забил восемь свай, но не решался пропустить по этому сооружению на курьих ножках поезд. А Хохлов звонил по пять раз на день:
— Какой ты к чертовой матери начальник! Срываешь план! Дождешь, из области начальство приедет. Смотри, заступаться не буду, сам подбавлю жару! ГРЭС не остановишь из-за того, что какой-то сопляк Снежков нюни распустил и не знает, что делать.
Однако я понимал, что пустить поезд — значит рисковать жизнью людей и, чтобы не задерживать отгрузку торфа, приказал высыпать в карьер шесть вагонов фрезера. Но даже после такой предосторожности я не отважился пустить поезд. Я сам сел на место машиниста...
Когда Хохлову доложили, что торф пошел с нового участка, он в первый раз похвалил меня и премировал ордером на костюм.
А через день кто-то сказал ему, что Снежков, вместо того, чтобы отгружать торф на ГРЭС, высыпает его в карьер, и он вызвал меня к себе и при всех инженерно-технических работниках задал мне очередную трепку.
— Кто давал разрешение?! Шкуру спущу! Торф сейчас дороже золота! Хочешь, чтобы фронт танков не получал?! Да знаешь, что с тобой надо сделать за это?!
Он стоял, упершись кулаками-кувалдами в столешницу, и лицо его наливалось кровью.
Я не вытерпел:
— Пров Степанович, шесть вагонов — это капля в море. Зато мы за это время вывезли уже десятки вагонов и не сорвали работу ГРЭС.
— Я тебе покажу «не сорвали работу», щенок! — Он стукнул по столу кулаком.— Где ордер на костюм? Выкладывай на стол!
— Костюм мне не нужен. Я и в кителе прохожу, а ордер не отдам принципиально. Я заработал его своими руками, своими нервами, своими бессонными ночами. В конце концов, смертельным риском — я сам водил поезд по мосту, который держится на курьих ножках!
Я решил, что терять мне нечего, и поднялся, не дослушав Хохлова; крик его раздавался даже в коридоре.