Костер на снегу

Выяснить кем является даритель не представлялось возможным. Кроме того, что в мозгу сестры был установлен мощнейший блок (сломать который означало лишить её разума как такового, отбросив сознание в период первых слов и осознанных действий) она еще и перетрахала половину Академии и треть преподавательского состава, что в значительной степени осложняло поиски того «единственного».

Моя непорочная сестричка, кичившаяся чистотой крови, воспитанием и стержнем присущем лишь истиной мирне оказалась безотказной давалкой. Когда с ней произошли столь разительные перемены я не знала. Но от чего-то мне вдруг вспомнился эпизод когда я стала невольным свидетелем её соития с кем-то на столько сильным, что тот без труда сломил ментальные щиты и покопавшись в моей голове, вытащил на свет глубоко запрятанный страх и смог спроецировать соответствующую картинку.

В то, что любовником Бекс был Тео я больше не верила. Не теперь. Не после того, что было меж нами.

— Ты должна спасти её, — шептал мне родитель, склонившись к самому уху, — это твой сестринский долг. Ты должна… — на мгновение мне стало жаль его. Именно его, а не подвергшую опасности меня и моих друзей сестру.

Самонадеянная идиотка.

Она знала, что за начинка у кулона, знала и молчала.

— Нет, — твердо ответила я, фокусируя взгляд на отце. — Ни тебе, ни ей. Ничего и никогда более. Я раздала свои долги, когда вместо празднования дня рождения посещала пышные поминальные службы, когда раскрывала подарок, обвязанный траурной лентой, когда прилюдно скорбела, желая уединения, когда произнося имя матери, получала пощечину, как недостойная произносить его убийца, когда перестала надеяться на то, что, посмотрев на меня ты увидишь еще одну дочь, а не призрак почившей жены, когда поняла, что кровь и плоть — лишь тлен. Охранаааааа! — Крикнула я. — Я отрекаюсь от вас. Отныне я Вареус. Незаконнорожденная дочь планеты, одна из нижних. Прощай.

Не оглядываясь, он вышел.

И из моей камеры.

И, уверена, из моей жизни.

* * *

Я наконец-то уснула, свернувшись в три погибели под тонкой, прохудившейся простыней.

Привычный сон без сновидений сменился бьющимися в припадке толчками пульса. С сумасшедшей скоростью они разгоняли аккумулирующийся в надпочечниках адреналин, и я проснулась от толчка такой силы, что первые пару мгновений мне казалось — кто-то ударил меня под дых.

Виски заломило, во рту пересохло, а кислород рваными вдохами проникал в застывшие в спазме легкие…

Я бесшумно спустила ноги с койки и осторожно подошла к двери, прислонилась щекой и сосредоточилась на происходящем. Непривычная тишина за дверью просто вопила об опасности. Не было слышно ни шагов, ни вздохов, ни редких шепотков.

Ничего.

А затем слабое, едва слышимое «буф», словно полуденный выстрел дворцовой пушки, заставил меня буквально подпрыгнуть на месте. Казалось, что-то тяжелое осторожно опустили на пол. Затем перерыв и вновь.

И еще раз.

И еще.

Не теряя больше времени, но не спеша, стараясь не совершить ошибку в сложном плетении, я начала скручивать из прохудившегося белья кистень[46]. Петли ложились одна на другую легко, трамбуясь в подобие единственного доступного мне сейчас оружия. Пусть не нападения, но хотя бы защиты.

Сначала была смята и порвана на тонкие лоскуты наволочка, затем часть простыни…

Каждое «буф» звучало всё ближе…

Пульс заходится в предвкушении. Дрожащие, непослушные пальцы помнили порядок наложения петель, и, хотя шар получался недостаточно жёстким, уж лучше такой, чем никакого.

Я соскучилась по хорошей драке, а вынужденное бездействие затянулось. Кто бы не пришёл убить меня — я задорого продам свою жизнь.

Едва различимый шорох сменил грохот срываемой с петель двери. В густых дымных клубах появляется затянутая в темное высокая фигура. Я поудобнее перехватываю оружие и принимаю подходящую стойку…

Тук. Тук. Тук. Сердце заходится радостью узнавания.

— Тео, — хриплю я, срываясь стрелой. Он подхватывает меня под попку, притягивая ближе и шепчет на ухо, касаясь теплыми губами ушной раковины:

— Конфеееееетка, моя. Молодец, приготовилась… — имея в виду брошенное за ненадобностью оружие. — Уходим. — А это уже кому-то, кто стоял сзади.

Я так и болтаюсь на нем, как обезьянка, пока мы идем на выход извилистыми коридорами, его крепкие руки сомкнуты и удерживают моё тело, словно я вешу всего ничего. Испытывать угрызения совести не получается, в конце концов не такая уж я и тяжелая, к тому же босая.

С дюжину крепких и почти таких же высоких, как мой верс, одетых в одинаковые, сливающиеся со стенами сьюты, мужчин ловят каждый его жест и беспрекословно выполняют молчаливые команды. Лица их скрыты масками, хотя вон тот, с катаной за спиной кажется странно знакомым.

На полу, сломанными куклами, лежат обездвиженные охранники, и я предпочитаю думать, что они не мертвы. В конце концов ни один из них не сделал мне ничего плохого, выполняя свою работу.

Не встречая на пути сопротивления, мы беспрепятственно добираемся до одной из боковых дверей. Та открыта нараспашку пожирая искусственный свет казенного заведения черной дырой безлунной ночи.