Костер

Назойливо занимал мысли Ильи Антоныча нечаянный случай, о котором узнал он вскоре после свиданья с председателем. От брата Степана, редко дававшего о себе знать, пришло письмо с просьбой о согласии Ильи записать его крестным отцом родившейся у Степана девочки. Лидия Харитоновна — писал брат — не нарадуется на дочку свою, целую жизнь протосковавши по ребеночку, и теперь торопится с крестинами, велит сказать, что нарекают новорожденную Антониной, и ждет от деверя поздравления.

— Гляди-ка! — смеясь, сообщил Илья новость жене. — Лидия поздняка родила! Обогнал меня брат!.. Ну, Мавра, смотри, чтобы наш с тобой поздняк был Антоном, — уже всерьез добавил он. — Степан, поди, тоже сына чаял. В почтение к нашему батюшке назвать собирался. А вышла Антонина.

— Как вышло, так получилось, — обиженно сказала Мавра. — Чай, Лидия куда меня старее. С чего это мне поздняка ждать? Самый раз первенцу быть!

— Ну, старайся, — будто уступая, смягчился Илья.

Он понимал, что шутить не надо бы, но невольно прикрыл шуткой свою тревогу — принесет ли ребенок утешение, которого они с Маврой ждали. Не раз заводил он ту же речь на новую погудку, хоть видел, как жена все больше пугается таких разговоров. Незадолго до родов она совсем, заробела и часто стала плакать. В непрестанном беспокойстве остались позади весна, лето, и, верно, не бывало никогда Веригиным тяжелее, чем в этот год.

Илья, немного поправившись, начал ходить на новую свою работу, в лавку сельпо. Сама работа была нетрудной, ни в какое сравненье с кузнецкой, но ходьба поутру и вечерами отнимала много сил. В непогожую осеннюю пору заночевал он однажды в лавке, чтобы не тащиться по мокряди домой, а на другой день приехавший из Коржиков колхозник привез ему поклон от Мавры Ивановны, наказ приходить домой с подарком повитухе и поздравленье с сыном.

«Наша взяла!»— подумалось Веригину, и он хлопнул по протянутой ему руке, благодаря вестника за радость, хоть и екнуло сердце: не пришлось бы застыдиться своей радости, если вокруг начнут перемигиваться — старшие сыны, дескать, в женихах ходят, а тут, снег на голову, — сосунок! Но Илья сразу же приободрил себя: не старик же он, в самом деле, да и не наздравствуешься на всякий чох!

С этого дня в веригинском доме наступила новая пора. Бывает, что свет проколет иглою тучную толщу неба, зажжет какой-нибудь одинокий пригорок — и сразу далеко по земле откликнутся этому лучу разноцветные краски, где не было их, и сами тучи сменят свою плоскую хмурь на игривые мелкие волны.

Забот прибавилось с появлением ребенка, но тягостное полегчало, мрачное посветлело. Все материнское, что томилось и просило выхода, как по взмаху руки, высвободилось и ожило в Мавре. И хороша она стала, и нежна, и будто сильней самой себя, и не случалось больше дела, которое было бы ей не по нраву. Отец смастерил и подвесил в избе на матицу колыбель, мать окружила ее цветастым положком.

— Здравствуй, Антон Ильич, живи долго, — сказал Илья, отодвинув полог и проверив, каково в люльке краснолицему, морщинистому и сварливому, точно старичок, младенцу.

Счет годам велся теперь у Веригина по меньшому сыну. Старшие только изредка отметят письмецом один-другой праздничный день, да и не тревожат больше отцовскую память. Пока Николай служил в армии и учился в летной школе, он даже приезжал на побывки. От Матвея же подолгу не бывало и слуху. Но время вывернуло все наоборот. Николай, женившись, перестал баловать отца вестями, а Матвей начал словно бы тосковать по деревне, писать чаще, собираясь приехать.

Сперва, однако, довелось приехать к нему в Москву Илье Антонычу, и причиной была все та же старая веригинская болезнь. Она то отпускала, то наваливалась. За здоровьем Илья езживал не раз в Дорогобуж, в Смоленск, наконец дошел до столицы. Лечили везде по-разному, а болело одинаково. Все же Москвой он остался доволен. Тут, правда, не ладилось с ночевками, зато накупил он по магазинам такого добра, что потом к Мавре целый месяц ходила деревня смотреть и щупать мужнины подарки.

Но главное, что Илья привез домой, было заново потеплевшее чувство к сыну. Матвей показался ему больше прежнего дельным, степенным, а уж молодцом таким, которым всякому родителю только бы славиться. Вспомнилось Илье ненароком, как вбил себе в голову мысль о негожем у сына с Маврой, но он засовестился, обругал себя старым чертом и дурнем. На расставании он взял с Матвея слово, что тот по весне непременно побывает в Коржиках.

Одна за другой проходили весны, но ждал Илья напрасно. Нелегко ему было переиначивать свою думу, к невыгоде сына, да, хочешь не хочешь, выходило, что слово Матвея не крепко. Горько было, когда он не ответил на отцовскую жалобу по случаю одной беды, посетившей веригинский двор.