Я рассказал ей о Бенлоу-костолюбе и кусочке дуба в деревянном ларце. Я мог бы забрать его, но, в конце концов, велел костолюбу сохранить его у себя. Элеонора рассмеялась.
— Должно быть, он посоветовал вам спрятать деревяшку в гульфике, а потом предложил свою помощь?
— Хм… — вздохнул я. — Подозреваю, что Бенлоу не входит в число искателей Авалона.
— Правильно подозреваете.
— Значит, ему нельзя доверять секреты…
— Доктор Джон, этот человек продал бы кости родной матери на рождественский холодец. — Ее лицо снова стало серьезным. — Когда мама упомянула о Круглом столе, мне показалось, что она говорит о нем скорее в духовном смысле, так же как мистики понимают Грааль. Моя мать была редкой женщиной. Думаю, она многое знала о том, что происходит внизу.
— Вы имеете в виду под землей?
— Я и вправду не знаю, доктор Джон, — ответила миссис Борроу. — Но уверена, что именно поэтому…
Она замолчала при белом зареве молнии, и мы оба замерли в ожидании громового раската. На сей раз он прогремел очень скоро, через пару мгновений. Окно затряслось мелкой дрожью, забряцали стекла.
— Я уверена, что именно поэтому ее и убили.
Глава 28
ВЕЛИКАЯ ТАЙНА
Горка блестящего свечного сала натекла на столе между нами. Талое сало. Зловонное, как освежеванная туша.
Я откинулся назад, сложил руки, точно в молитве, уперевшись большими пальцами в подбородок, и задумался.
Ответ: когда ее целесообразность не обусловлена правосудием. Когда нити и пряди закона растягиваются и сплетаются так, чтобы приговорить к смерти. Помыслите сами: был ли виновен король Генрих в убийстве Анны Болейн и Екатерины Говард?
Это великая тайна. Законы людей, предъявленные как законы Господа Бога, скорее только орудие в ловких руках власть имущих.
— Для вас будет хуже, сударыня, — тихо произнес я, — если узнают, что вы говорите подобные вещи.
— Я редко говорю такое. Разве что в присутствии кого-то, кому могу доверять… — Она заколебалась. — Как своему сроднику.
Во мне зажегся огонек, крошечный и странный, как светлячок.
— Миссис Борроу, я…
— Родство может проявляться по-разному. Когда я училась в Бате, то прочла некоторые из ваших работ. Потом встречала разных людей, которые знали вас по Лёвену, где, говорят, вы читали бесплатные лекции. У меня сложилось мнение, что знание и дух для вас — одно и то же. А еще… — Она снова замешкалась, скручивая себе пальцы. — …Еще я знаю, что однажды к вам приблизилась смерть… пострашнее, чем смерть моей матери.
— Нас нельзя сравнивать, — тихо возразил я. — Потому что со мной ничего не случилось.
Я дал ей понять, что Монгер рассказал мне о суде и казни Кейт Борроу, судя по всему, разделявшей мое любопытство о границах материального мира. Это ли подразумевала ее дочь под родством? Мне бы пришлось признать некоторое разочарование, будь это так.
— Расскажите мне о Файке, — попросил я. — Почему после того, что он сделал с вашей матерью, он пытается уничтожить и вас?
— Здесь нет ничего загадочного. Он смотрит на меня и видит ее.
— Хотите сказать, вы напоминаете ему о его поступке?
— Нет, нет! — Элеонора резко закачала головой, и пряди волос заскользили волнами по ее щекам. — Он должен был бы испытывать угрызения совести, но ни чуточки не сожалеет о том, что сделал. Просто видит во мне еще одну образованную женщину с глазами Кейт Борроу.
— То есть угрозу.
— Доктор Джон, я расскажу вам об этом человеке. Он был монахом аббатства перед его разгромом. Тогда-то ему и пожаловали эти земли. И деньги, чтобы превратить их в угодья и отстроиться.
— Так он получил земли… в наследство от дяди?
—
— Кто?
— Кто дарит земли? — Ее тело аж вздрогнуло. —
— Миссис Борроу…
— Элеонора, — поправила она, закидывая волосы. — Нел. Зовите меня Нел. Так короче и… требует меньше времени, чтобы произнести.
Комната будто была наполнена энергией. Мои ладони покрылись влагой. И гром гремел теперь так часто, словно буря бушевала внутри гигантского военного барабана. Хотя не так громко, как мое сердце и биение крови в жилах.
— Доктор Джон…
Она посмотрела в мои глаза, и мне захотелось прошептать ей:
— …чтобы было понятнее, — сказала она, — вам надо знать, что большая часть имущества, что теперь принадлежит Файку, когда-то была собственностью аббатства.
— То есть земли, которые именем короля захватил Томас Кромвель? И которые потом отошли королю… чтобы он раздавал их, кому пожелает.
Мы ходили по краю.
— Отцу известно больше, чем мне, — ответила Элеонора. — Имение Медвел стояло на границе монастырских земель и пустовало. А потом… в общем, в городе об этом знают лишь то, что через несколько лет после разгрома аббатства заброшенную ферму вдруг перестроили с большим размахом. И что обитателем дома был Эдмунд Файк, бывший монах. Который потом стал сэром Эдмундом.