– Ты был третьим сыном в семье и с детства знал, что тебе никогда не видать трона. Всё изменил случай. Один из твоих братьев так удачно заболел, что осталось лишь одно препятствие на пути к желаемому. Такое бывает раз в жизни, и ты решил не упускать своего шанса.
– Не правда!
– Убить собственного брата, и всё ради власти, которую не смог удержать. – Она покачала головой. – Тебе должно быть стыдно.
– Чушь! Вздор! Ты ничего не знаешь!
– Хорошо. А как же тот бедный слуга, которого ты казнил за то, что он поскользнулся?
– Он хотел меня убить! У него был нож, он специально это сделал, чтобы никто не догадался, что он преступник!
– И стражник, который прибежал к тебе в комнату на крики, тоже хотел твоей смерти?
– Не было никаких криков, он сам всё придумал!
– Знаешь, твоя ошибка в том, что ты с самого начала поступал глупо. Хочешь кого-то убить – сделай это тайно. Ты же разыгрывал из казней представление, выставляя себя жертвой. Оскорбленная невинность. Вот только актёр из тебя жалкий.
– Зато ты, сестричка, такая особенная. Все у тебя получается, все тебе удаётся. – Тон заключённого вновь перешёл с испуганного на озлобленный. – Тебе все безоговорочно верят, все любят тебя, восхищаются тобой. Один я знаю, какая ты на самом деле!
– Правда? И какая же?
– Ты злобная, бездушная тварь! Ты забрала у меня моё наследство, мой титул, мою власть, даже сына! Всё забрала! – По мере возбуждения его голос повышался и переходил на хриплый крик, который, впрочем, не был слишком громким из-за ослабевших голосовых связок.
– А мне кажется, я милая и добрая. Я очень люблю детей и своего брата, навещаю его тут. Но он, видно, не отвечает мне взаимностью.
– Хватит! Прекрати свои странные разговоры, ты всё равно ничего не добьёшься. Ты не способна как полагается управлять страной, соблюдать порядок, вести грамотную политику! – В том, как часто менялись его интонации с повышенных и яростных тонов, ехидства, до почти шёпота и страха, ясно было видно: его рассудок не в порядке. – Что станет с моим королевством из-за тебя? Беспорядки, убийства, насилие, беззаконие! Если страна и развалится, то только по твоей вине. Ты слишком многое о себе возомнила, девочка. Что бы ты ни делала, ты всё делаешь неправильно! Скоро казна опустеет, люди взбунтуются. Они поймут, как хорошо жили при моем правлении. Они хотели получить добрую и милосердную королеву, а получили истинное зло!
– Занятно. – Королева Фриджия усмехнулась. – Ты берешься судить меня, ни разу не попытавшись узнать. Ты называешь меня жестокой, а сам при этом считаешь нормальным избивать своего сына, жену и слуг. Ты просто жалок.
Бенедикт обречённо опустился на свою кушетку в углу и молча уставился с затравленным видом на свою мучительницу. Где-то далеко последние частицы здравого смысла понимали: он – глупец, бессильный, ни на что не способный, и всегда таким был. Но вся остальная его параноидальная сущность говорила: во всём виновата Фриджия и только она! Внезапно он вспомнил кое-что, свой вопрос, на который так и не получил ответа.
– Так зачем ты здесь? Какого чёрта тебе понадобилось в темницах? Не посмеяться же надо мной ты пришла.
– Ты прав, хотя и посмеяться я успела, – уклончиво отозвалась королева.
– И что у тебя на уме?
– Хочу продать твоих соседей.
– Продать? – Он удивлённо усмехнулся. – С чего бы это? Содержать их стало в тягость после того, как вся казна опустела, я прав? И кто их купит, скажи на милость? Во всех ближайших странах запрещена работорговля.
– Ты знаешь что-нибудь о Вороньем Гнезде?
Бенедикт даже рот открыл от удивления. Кто же не знает о Вороньем Гнезде: арена посреди каменной пустыни, где рабы сражаются за свою жизнь ради забавы зрителей.
– И… как ты собираешься это сделать? Люди увидят работорговцев возле дворца – что они подумают?
– Не твоего ума дело.
– Двадцать с лишним человек не так-то просто перевезти незаметно.
– Не переживай, я оставлю двоих…тебе в компанию.
– Что? Зачем мне… – Он замолк от пришедшей к нему догадки. Глаза постепенно расширились от ужаса, и он с силой замотал головой из стороны в сторону.
– Всё правильно, брат. – На её лице отразилась жуткая зловещая ухмылка, от которой бросало в дрожь и сердце сбивалось с ритма. А голос изменился на снисходительно-жестокий. Она говорила медленно, словно желая растянуть удовольствие. – Наконец ты всё понял. Я знала, что ты поймёшь.
– Да ты… ты… ты просто сумасшедшая! – запинаясь, не своим голосом закричал Бенедикт. От его напускной самоуверенности не осталось и следа.
– Неужели? – ещё шире улыбнулась Фриджия. – А мне кажется – любопытная. – Она получала огромное удовольствие видеть до полусмерти перепуганного обезумевшего брата, в отчаянии мечущегося по камере. Он то припадал к одной стене, будто хотел вдавиться в неё, то хватался за железные прутья камеры, но тут же с ужасом отпрыгивал назад. Хватался за волосы, заламывал руки.