Костяные часы

– Зовите меня Холли. Все вы. Ух ты, сколько книг! Такая редкость в наши дни.

– К книгам еще вернутся, – предсказывает Эстер-в-Уналак. – Вот прекратится работа энергосетей – по-моему, примерно в конце две тысячи тридцатых годов, – и центры хранения информации будут уничтожены. До этого, кстати, не так уж далеко. Будущее очень похоже на прошлое.

– Это что… официальное пророчество? – спрашивает Холли.

– Это неизбежный результат роста населения и лжи о запасах нефти, – поясняю я. – Прошу вас, Холли, садитесь. Вот ваше место.

– Какой красивый стол, – говорит она.

– Он куда старше государства, в котором мы сейчас находимся, – замечает Аркадий.

Холли осторожно касается тисовой столешницы, поглаживает завитки и полосы древесного узора.

– Но младше всех вас, верно? – спрашивает она.

– Возраст – понятие относительное, – говорю я и негромко стучу костяшками пальцев по древней столешнице. – Объявляю собрание открытым.

Эстер-в-Уналак отводит со лба бронзовые кудри:

– Холли, много лет назад ты дала опрометчивое обещание рыбачке на причале. Ты не представляла истинных последствий своего поступка, но сдержала слово. Из-за этого ты оказалась вовлечена в Войну хорологов с анахоретами. Когда мы с Маринус эгрессировали из тебя, твоя первая роль в нашей Войне завершилась. Спасибо. Я благодарю тебя не только лично, но и от имени всех хорологов. Я обязана тебе жизнью. – (Мы согласно киваем.) – А теперь я сообщу всем вам одну хорошую новость: завтра к шести вечера по всемирному времени наша Война будет закончена.

– Перемирие? – спрашивает Холли. – Или битва не на жизнь, а на смерть?

– Скорее второе. – Аркадий запускает пальцы в роскошную шевелюру. – Лесничие не заключают перемирий с браконьерами.

– Если мы победим, – говорит Эстер-в-Уналак, – ты свободна, Холли. А если потерпим поражение, то никаких эффектных спасательных операций проводить уже не сможем. Потому что умрем насовсем. Не стану лгать. Неизвестно, как враги отреагируют на победу. Особенно Константен – она на редкость злопамятна.

Холли встревоженно восклицает:

– Но вы же способны предсказывать будущее!

– Тебе хорошо известно, что такое предсказания, – говорит Эстер. – Мимолетные проблески. Точки на карте, но не сама карта.

По некотором размышлении Холли произносит:

– По-вашему, я сыграла свою первую роль в Войне. То есть подразумевается, что есть еще и вторая.

– Завтра в галерею дома сто девятнадцать А явится Элайджа Д’Арнок, анахорет высшего ранга, – говорю я. – Он предлагает провести нас в Часовню Мрака и помочь нам ее уничтожить. Он объявил себя перебежчиком, потому что якобы осознал всю глубину своего морального разложения и совесть больше не позволяет ему декантировать души невинных жертв.

– Судя по всему, вы ему не верите.

Осима барабанит пальцами по столу:

– Я не верю.

– Но вы же можете проникнуть в мысли перебежчика и проверить, так ли это, – говорит Холли.

– Я его проверила, – подтверждаю я, – и все свидетельствует о том, что он говорит правду. Но любые свидетельства можно подделать. У перебежчиков сложные взаимоотношения с правдой.

Холли задает очевидный вопрос:

– Зачем же тогда рисковать?

– Потому что теперь у нас есть секретное оружие, – отвечаю я, – и новая информация.

Все смотрят на Эстер-в-Уналак.

– В восемьдесят четвертом, – говорит она Холли, – в ходе нашей Первой Миссии, в Часовне Мрака я заметила трещину, тоненькую, как волосок, которая протянулась по своду до сáмой иконы. И я полагаю, что мне… удастся расширить эту трещину.

– Тогда Мрак хлынет в Часовню и разрушит ее, – поясняю я. – Слепой Катар, ныне существующий в виде полусознательных вестигиев исключительно в границах Часовни, исчезнет навсегда. Любой анахорет, которого коснется Мрак, тут же погибнет. Остальные анахореты, утратив психозотерический декантер, начнут стареть, как обычные люди.

И тут Холли задает не самый очевидный вопрос:

– Но если Слепой Катар – это гений, своего рода эзотерический Эйнштейн, силой мысли создавший нечто материальное, то почему он не заметил, что его творение ущербно?

– Часовня построена на вере, – отвечает Эстер. – А вера подразумевает сомнения, как материя подразумевает антиматерию. Трещина – это сомнения Слепого Катара, возникшие задолго до того, как он стал тем, кем стал. У него не было уверенности, что его деяния угодны Господу. Не было уверенности, что он вправе отнимать чужие души, дабы обмануть смерть.

– И что, вы намерены начинить эту трещину динамитом?

– Нитроглицерин не оцарапает даже краску на стенах, – фыркает Осима. – Часовня вот уже много веков выдерживает натиск Мрака. Тут нужен ядерный удар, но боеголовки сложно транспортировать. Нет, нам поможет только особый, психозотерический динамит.

Эстер-в-Уналак, кашлянув, поясняет:

– То есть я.

Холли уточняет у меня:

– Самоубийство?

– Если наш перебежчик лжет и если его заверения, что можно разрушить Часовню и уцелеть – это попытка заманить нас в западню, то ничего другого нам не остается.

– Иными словами, – добавляет Осима, – да, это самоубийство.

– Боже мой, – восклицает Холли. – Эстер, и вы отправитесь туда одна?

Эстер-в-Уналак мотает головой: