Кот

Ее муж, Егор Палыч Колабеда, - огромный, основательный мужчина, и во всем у них лад, союз и понимание, за исключением одного: Егор Палыч храпит.

И храпит он по ночам так, что кошки у соседей вздрагивают.

Уж что только тетушка Глафира не делала: и причмокивала, и попихивала, и палец на правой его ноге зажимала, и нос, и тормошила, и святой водой поливала - все без толку!

Храпит, дьявол, прости Господи, в любом положении и на все эти действия со стороны маломерной тетушки мало внимания полагает; будто труба какая-то, всхлипывает, взбулькивает, заводит-заводит неторопливое свое мутобденье, а потом вдруг как разверзнется, словно перепонка лопнула, и хлынут звуки превеликие - и пошли-поехали, точно орда по степи и с ведрами, а потом оборвет, замолчит, но вдруг снова так рюхнется, тюкнется пару раз, точно башмак с табурета, и опять заведет свою тонкую жалобу, засюсюкает, забормочет с иком в середине, а то и вовсе ни с того ни с сего грянет во всю ивановскую, как корабль, что переваливается на скалах после пробоины с борта на борт.

А тетушка терпи.

И вот прочитала она в одном печатном издании, что, мол, если у вас такая беда, то лучше всего ночью, чуть он на спине оказался, одеяльце с него сдернуть, ноги ему раздвинуть, чтоб клубни упали и поддувало закрыли, и храп от потери, то есть от перекрытия этого естественного отверстия, немедленно прекратится.

Готовилась к испытанию она недолго. В ту же ночь только он на спину перекатился и ворчанье свое заимел, как она скоренько скинула с него одеяло и ноги ему - дерг! - в разные стороны, а сама от любопытства наклонилась посмотреть, упали ли клубни в нужном направлении.

И тут Егор Палыч очнулся. Может, единственный раз в жизни.

Вот у него было выражение лица, когда он увидел жену, с которой шестьдесят лет, орудующую между ног, - не описать!

О вечном

Я не знаю, сколько еще есть историй о курсанте, девушке и унитазе.

Я не знаю, почему если в повести о любви говорится о курсанте и девушке, то там же найдется местечко и для этого белого друга всего человечества.

И сколько я слышал такого: он вошел к ней и сразу же в туалет, а там на унитаз взобрался орлом, то есть с ногами, и развалил его до основания, а потом полчаса клеил замечательным клеем "Момент".

Зачем это? Как это? Что это? Кто это придумал? Почему всегда так?

Нет! Мне хочется поставить точку.

Друзья! Давайте поставим точку! Давайте изложим еще одну историю - и на этом все, все, все.

Был, видите ли, курсант, и была девушка, которая его хотела.

А он не то чтобы совсем не хотел. Хотел, наверное, но все-таки испытывал при этом некоторое очевидное кишечное неудобство.

И был теплый летний вечер, и гуляли они вместе с этим его неудобством совсем рядом с её жилищем.

И говорит она ему: "А пойдем ко мне в жилище, у меня родители на дачу уехали", - и он соглашается, потому что по сути становятся слишком явны все эти всплески бурления.

Только входят они, как она говорит: "Я сейчас", - и исчезает в совмещенном узле, а он бродит под дверью и мается вместе со всплесками, а она моется, моется яростно и невыносимо.

И вот в глазах его темнеет, круги, и он бросается в спальню, пробегает до окна, с треском распахивает его и, скрипя, охая, ахая, тыхая, мыхая, всячески изнывая, срывает штаны до щиколоток, с поразительным проворством лезет жопой на подоконник, а потом, ерзая, не забывая стонать, двигается ею же в открытое окно и там уже звучно и основательно плещет с третьего этажа.

И тут входит она, зажигая свет.

Она - мытая, голая, он - с жопой на окне и ее родители на семейной кровати, поджав ноги и закусив одеяло, онемевшие, мимо которых в темноте что-то такое промчалось, круглое, с охами к окну, распахнуло и дрестануло.

Они, оказывается, не уехали на дачу.

И правильно, чтоб такое увидеть, я бы тоже никуда не поехал.

Истинное любопытство

Тетушка Глафира необычайно чувствительна: чуть случится с кем беда - сейчас же в страдание и слезы, и при этом она любопытна, что твой суслик: если где видит чего, так уж только держись - обязательно изучит и пальчиком пропихнет.

Одно время занимал ее рот Егор Палыча. Очень. Сама не своя ходила всякий раз, как случалось ему зевнуть. Он зевнет, а она вся туда, и взглядом оглаживает трепетное небо и язык, и за языком такая штучка, очень маленький сводик, что гортань прикрывает, и такое все человеческое, что просто беда.

Очень хотелось ей это потрогать и пальчиком пропихнуть. Все никак, да и смущение, известное дело, а как же, разве только чуть-чуть, очень скоренько туда и тотчас же оттуда.

Зевнул Егор Палыч. Во весь свой зев. С раскатом: "Ха-ху-аха!" Тут-то она и не удержалась, так и юркнула к нему через весь стол, сунула палец глубоко и потрогала и будто божье успокоение, я не знаю, истинный крест, как водицы в жару испила.

А он поперхнулся - вот ведь напасть, царица небесная! Да так долго и сильно: весь красный, и глаза повываливались.

"Скорую" вызывали.

А они как приехали и к жизни его повернули, так и начали расспрашивать, что да почему.

Вот она им про свою страсть и рассказала.

А они как заржали!