– Сударыня, сударыня! - воззвал Федька, перепугавшись, что сейчас опять слезы хлынут. - Какая же нищета, коли вас ваша петербургская родня такими безделушками дарит? Ведь брошечке с жемчугом и бриллиантами цена не маленькая, и солитер в табакерке тоже, поди, дорого стоит.
– А откуда вы знаете, сударь?
– Да уж знаю, что вы из дому прихватить изволили… В «явочную» о вашем побеге вписано.
– Это мои вещи! - объявила Варенька. - Их мне из Петербурга в подарок присылали, тетушка только полюбоваться дает и брошь я два раза к платью прикалывала, на святки и на Светлую седмицу, когда к Ховриным в гости ездили. Мне чужого не надобно, я свое взяла… Я ведь много тогда могла взять, но тетушкиных вещей не тронула.
– Так вы не знали цены своим сокровищам, сударыня?
Варенька задумалась.
– Откуда же? Это надо ювелира вызывать, наверно, чтобы оценил, я не умею…
– Зато нашлись люди, что умеют, - буркнул Федька. - Кому вы ту брошь показывали?
– Да на святки мы в двух или трех домах побывали, тетушка танцевать позволила, она редко позволяет, боится, потому что у меня слабая грудь, все шипит в ухо: вспотеешь, вспотеешь… Там много народа было, и потом у Ховриных тоже…
– И никто вас про эту брошь не расспрашивал?
– Мишель Ховрин расспрашивал! - вдруг вспомнила Варенька. - Ему понравилось, как лилии сделаны, и он мне рассказывал, что голубоватый жемчуг с прозеленью редок…
– Табакерочку с солитером он тоже видал? - Федька почуял, как его уши становятся стоймя и заостряются, словно бы у охотничьего пса, уловившего нужный ему отзвук.
– Когда графиня Ховрина с семьей нам визит отдавала, тетушка показывала, - призналась, подумав, Варенька. - Сказывала, в кои-то веки от петербургской родни подарочек.
– Неужто вы никогда не расспрашивали, что за родня такая?
– Да что толку? Молчит или ругаться начинает!
Тут Федька спорить не стал - все равно от спора сведений не прибавится.
А стал он думать о том, что же получается.
Мишель Ховрин (Федька попытался вспомнить, откуда ему известно сие прозвание, но до того, что именно ховринский особняк штурмовали во главе с Архаровым мортусы, не додумался) видел драгоценности и откуда-то знал их цену. Да цена - полбеды, он знал, что второго такого солитера идругого такого подбора редких жемчужин ни в Москве, ни в столице не сыщешь. И, статочно, не он один. После этого в дом старой княжны каким-то образом втерся волосочес Франсуа и завел дружбу с лакеем Павлушкой. Видимо, именно Павлушка видел, как покойный доктор Ремизов посылает дворовую девчонку с запиской к архаровцам. Знать, что именно хочет сообщить доктор полиции, он никак не мог, но волосочес, услыхав новость, предположил наихудшее - что доктор докопался до многих проказ и затей вокруг драгоценностей. Стало быть, жить доктору более незачем…
Теперь становилось ясно, каким образом убийцы застали доктора дома: Павлушка, следивший за ним, дал знать, что старая княжна наконец-то отпустила Ремизова отдохнуть. И тогда только сбежал.
Убивать доктора пришли двое, и один из них погиб от собственного ножа и Федькиной крепкой руки. Второй сбежал… сбежал, уверенный, что удалось замести следы…
Похоже, это был проклятый Франсуа.
А вот с драгоценностями, которые так ловко выманили у Вареньки, было над чем поломать голову.
Могло статься, что Ховрины рассказывали всей Москве про драгоценности скромной воспитанницы княжны Шестуновой, пока не сыскался человек, сделавший из этих сведений свое преступное употребление. А могло - что это кто-то из графского семейства, и не сам ли любознательный молодой граф?
Коли он игрок - почему бы и нет?
Судя по тому, что осуществила эту затею шайка парижских шулеров, он именно к знакомым игрокам и обратился за помощью - ежели только с самого начала, как после чумы Москва ожила и в ней завелись французы, с той шайкой не подружился. Но, коли так, он должен был знать про связь между Варенькой и Фоминым. Откуда, коли они ее держали в превеликом секрете?
А вот к передаче драгоценностей в шулерские руки было не придраться - их проиграл Фомин, который, даже если бы не застрелился, вовеки не отрекся бы от своего проигрыша, Вареньку же не выдал бы. И Варенька бы не призналась, что ночью убежала в какой-то, прости Господи, воровской притон, да еще там и поселилась. Словом - все шито-крыто…
Шито-крыто, как же!
А на что Архаров? На что архаровцы?
– Чему вы смеетесь, сударь? - спросила обеспокоенная Варенька.
А Федька и не заметил, как из уст вырвался ехидный такой смешок.
– Смеюсь тому, что эти господа просчитались, - ответил он. - Тому, что не мы в беду попали, а они.
– Это как же?
– А так, что им-то и на помощь позвать некого.
– А нам?
– А нам и не надобно звать на помощь. Нас сейчас и без того по всей Москве ищут! И найдут! Все обшарят, из всех душу вытряхнут, а найдут!
– Кто же это о нас вдруг так беспокоится?
– Архаровцы, - уверенно сказал Федька. - Архаровцы пойдут по моему следу. И скоро уже будут тут. Не пропадем! Прикройте, сударыня, личико, чтоб пыль в глаза не летела. Сейчас я зажгу свечку и буду вверх пробиваться.
– А я что же? Кабы я вам помочь могла!