Кот и крысы

У Архарова в особняке было немало всяких недоразумений - то дверь в третьем жилье повадилась сама среди ночи со скрипом отворяться, то дикий голос, опять же ночью, гудел и гулял по всему дому. Насчет голоса дознались - пожилой дворецкий Меркурий Иванович разучивал модные песни, не сообразив, что в особняке умопомрачительное эхо. А теперь вот Никодимка, взяв пример с архаровцев, стал перенимать у Клавароша всякие французские словечки. Веселый француз снабжал его в изобилии, но подозрительный Архаров чуял - тут дело неладно, в один прекрасный день Никодимка такую французскую матерщину загнет, искренне полагая ее приличными словесами, что позора на много лет вперед хватит.

Одно то, как он старательно мычал в нос, передразнивая француза, уже заслуживало хорошей порки.

– Ч-черт… - ругнулся Архаров. Он сообразил, что откуда тут взяться записке? Дунька-то писать не умеет!

– Так вести, что ли?

– Веди сюда.

И запахнулся поплотнее, и встал, чтобы встретить гостью стоя, а то невесть что подумает. При всей своей решительности и пренебрежении ко многим светским условностям, Архаров вечно побаивался, что дамский пол поймет его как-то не так и будет потом предъявлять однообразные претензии.

В спальню проскользнула невысокая девка, до самых глаз укутанная в накинутую на голову отсыревшую клетчатую шаль. Она действительно оказалась простого звания - даже не в модном платьице, как полагалось бы горничной девке содержанки, а вовсе в легком сарафане.

Девка довольно низко поклонилась.

– Ну, говори, что Фаншета передать велела, - позволил Архаров.

Девка повернулась к Никодимке, всем видом показывая: вот этот здесь нам не надобен.

– Поди вон, - мирно приказал камердинеру Архаров. И, когда дверь закрылась, повторил адресованную девке просьбу.

Однако она молча подошла к нему, и даже не подошла, а как-то вмиг оказалась рядом, грудь в грудь.

– Не шали, - отступая, приказал Архаров. - Кому сказано - не шали!

Последний шаг назад оказался лишним - обер-полицмейстер, подбитый под зад собственной кроватью, невольно шлепнулся на перину.

Девка скинула с головы шаль и расхохоталась.

Это была сама Дунька-Фаншета.

– Долг платежом красен! - закричала она. - Тут вы, сударь, не отвертитесь!

И нахально завалила на спину человека, которому не отказала бы, поди, самая привередливая из московских невест.

Архаров хотел было сказать Дуньке, что она все делает неправильно - это не ей нужно безобразничать, а ему самому, ей же - ждать, чего он соблаговолит придумать или потребовать. Таковы были условия амурной связи Архарова с какой бы то ни было женщиной, и, помнится, тогда, в Зарядье, Дунька вела себя, по его разумению, безупречно.

Но и сейчас получалось неплохо.

Дунька растребушила на нем розовый кафтан, раздернула на груди рубаху, но ему пришлось отпихнуть ее, чтобы встать - все-таки нехорошо лежать под бабой кверху пузом, неправильно, не она тут главная. Дунька, добрая душа, сама протянула ему руки, чтобы вытащить его из перины, и, видя ее разудалую улыбку, Архаров и сам невольно улыбнулся.

Дунькино лицо было честным - она и впрямь радовалась своей проказе.

Он прямо по-русски весело сказал ей, что и как собирается с ней сделать, а Дунька хохотала-заливалась и в нужную минуту опрокинулась на спину наилучшим для него образом… кажется, ей даже все это понравилось…

Потом она подвинулась, давая ему прилечь рядом, и обняла, и притихла. И ни словечка не произнесла - за что всякий мужчина женщине должен быть просто благодарен.

Архаров же, когда горячка спала, задумался вот о чем: красную цену Дуньке он знал, цена была названа еще тогда, в Марфином домишке, в чумную осень, и с того времени Дунька моложе и свежее не стала. Но тогда она была - шалая девка из Зарядья, да еще и попавшая в беду - вовремя не сбежала из чумного города, теперь же - вон какие ажурные чулочки взметнулись к потолку… знать бы, как положено платить чужой содержанке? Для Дуньки полтина - в самую пору, а содержанкам, поди, сотня полагается?

Не заплатить он не мог. Не так сам себя воспитал.

Тут некстати вспомнился Шварц - нарисовался в голове, как живой, с поднятым вверх указательным перстом и назидательным изречением на устах: «Всякий труд должен быть оплачиваем».

Опять же - должность. Обер-полицмейстеру совать девке за услугу полтину - как-то нехорошо, не по чину. Надо больше, но сколько? Может, с высоко залетевшими Дуньками не звонкой монетой, а имуществом расплачиваются? Перстеньками, каретами, платьями, мебелью? Архаров не знал, да и перстеньков не имел, вот разве что те новехонькие вызолоченные стулья с Ильинки. Вообразив себе Дуньку, перетаскивающую под дождем полдюжины стульев, он невольно усмехнулся.

Нет, коли она повадится к нему бегать, то нужно как следует подумать об оплате… и вообще устроить так, чтобы повадилась, это избавляет от большого неудобства…