Кот и крысы

Затем он отпер большую черную шкатулку, в которой хранил деньги, долго на них смотрел, наконец решил - деньгами нехорошо. А надо завтра послать Левушку в ювелирную лавку выбрать модные браслеты.

Вернувшись к Дуньке, он прямо на кровать поставил поднос.

– Угощайся и слушай. Заведешь у себя в доме большую игру. Я сам первый приеду деньги проигрывать. Среди товарок раззвони - у нас-де теперь по-крупному играют. Тысячи на стол мечут, поняла? И… погоди…

Оставив Дуньку с лакомствами, он опять мелкой побежкой устремился в кабинет.

– Устин, припиши еще - пусть объяснение пришлют, как играть! Они-то уже грамотные, а мы тут сиволапые, опозоримся! Подробное, понял?

– Напишу «доскональное», - пообещал Устин.

– Ну-ка, прочитай, чего ты там навалял.

Навалял Устин невразумительно - и они долго ломали головы, как описать рулетку, которой оба ни разу в жизне не видели, словами. Сошлись на цифирном игровом колесе.

Устин сел переписывать письмо.

Архаров быстро вернулся к Дуньке и сел рядом.

– Чего-то ты пыхтишь, монкьор, - жеманно сказала она.

– Дунька, я тебя самой модной на Москве блядью сделаю. Слушай и не перебивай. Привезут к тебе в дом одну игрушку, что все карточные игры разом заменяет. И эта игрушка будет у тебя самой главной для гостей приманкой, поняла? Второй такой на Москве нет - так всем и говори. Всякую шваль не зови, а с большим разбором! Чтобы понимали - им честь оказана!

– Не блядью, а мартоной, - поправила Дунька.

– Кем?

– Мартоной. Так теперь называют.

– Может, Матреной? - усомнился Архаров.

– Мар-то-на, - четко произнесла Дунька. - По-благородному.

– Ишь ты. А скажи, Дуня, как это вышло, что ты вся в жемчугах и парче оказалась? Вряд ли твой сожитель тебя в Зарядье сыскал.

Дунька рассмеялась.

– А я в горничные нанялась, - сообщила она. - Марфа, пошли ей Господи здоровья и хорошего жениха на старости лет, место нашла. У госпожи Тарантеевой, что на театре Венер представляет. Она мне сказала: ты тут со мной пропадешь, зазря истаскаешься, а ты ступай-ка туда, где большие деньги крутятся. А у моей хозяйки как раз молодой любовник завелся, музыкант! А у нее сожитель об этом проведал!…

Дуньке страшно хотелось рассказать всю свою историю, достойную французского романа, где были и спрятанные под кроватями мужчины, и не вовремя тявкающие постельные собачонки, и звонкие оплеухи, и поспешные переодевания, и ларчики с деньгами, и побеги из окон, и много иного. Но Архарову было довольно - суть он уже понял.

* * *

На следующий день Архаров встал довольно рано - Никодимка разбудил.

– К вашем милостям дамская особа!

– Какая такая особа? - первым делом он, понятно, вспомнил благодетельницу Дуньку. И подумал - надо же, не наигралась!

– Да Марфа! - уныло воскликнул Никодимка.

Архаров невольно улыбнулся - день начался неплохо, Марфа не с пустыми руками явилась.

Встретил ее по-свойски - в шлафроке.

– Ух, пока от Зарядья до тебя, сударь, добрела! Вели Никодимке кофею сварить. Погляжу, не забыл ли, чему я его, дармоеда, учила, - потребовала Марфа, войдя в кабинет. - Ну, одно тебе скажу - женить тебя пора! Жена в дому-то порядок наведет.

– Садись, Марфа Ивановна, в ногах правды нет, - предложил Архаров. - Я тебя не только кофеем попотчую - а чумные пироги помнишь?

Она рассмеялась.

Архаров вывалил на блюдо тех конфектов в нарядных бумажках, которые Левушка привез из Санкт-Петербурга. Они были недолговечны - желательно бы съесть поскорее. А когда ешь - поглядеть с изнанки бумажки, там непременно стишок.

Марфа, жуя, разобрала по складам свой:

«Он был тотчас

Пленен заразами твоих прелестных глаз».

– Нешто у меня, кроме глаз, больше ничего не осталось? - смеясь, спросила она. - Ты глянь, сколько округлости! А тебе, сударь, что досталось?

Архаров вынужден был прочитать нелепицу:

«Коли душу погублю,

То тебя я полюблю».

– Сечь таких шутников! - рассердилась Марфа. - Удумали - душу губить! Жить надо весело, да, но душу беречь… хотя ее скука пуще всякого соблазна губит… Никодимка, это у тебя кофей?! Пенку сам, что ли, слопал? Пеночка должна быть, сколько раз тебя учила, а сверху, над пузыриками, вроде масляной тоненькой пленочки!

Наконец дошло и до дела.

– Род Хворостининых на убыль пошел, и свелся он к немногим старикам, прямого потомства нет. Прасковья Хворостинина - вот тетка твоего Вельяминова. Хворостинина она по мужу, Вельяминова - в девичестве.

Все на ней сошлось, все к ней стеклось. Своих детей схоронила, есть внуки, но с внуками она в ссоре, и потому написала завещание на племянника Кирилу, а он ей даже не прямой племянник, а сын родного племянника. Коли и на этого озлится - опять все на внуков перепишет. Но Кирила ей угодил - красавчик, любезник, одет всегда как куколка! Лет ему восемнадцать, приписан к какому-то полку, но тетка дала кому надо денег - вот его в полк и не зовут.

– А многие ли про то знают?

– Да вся Москва!