– Ну, про это ты спрашивай того, кто крестил, а я только сплетни передаю. Лопухины или кто иные - неважно, а важно другое - о ней заботятся и хотят ее в свое общество ввести. Для того старой дуре и князь - хоть какой, а князь, и девка за ним вмиг становится княгиней. А потом, когда ее княгиней Гореловой в Петербург привезут, ко двору представят, никто уже особо докапываться не станет, откуда она взялась. Из Москвы - и ладно! Станут, конечно, да только княжеский титул все прикроет.
– Ты полагаешь, Марфа, родители девицы этот брак затеяли? - Архаров призадумался. - А чем же им Петр Фомин был плох? Хорошего рода, гвардеец,и его жена не на последнем месте бы в столице оказалась…
– А не князь!
– Выходит, очень хотят дочку при дворе видеть?
– Выходит, и сами таковы. Разумеешь? И тогда лишь смогут ей каким-то хитрым способом передать то, что назначено в приданое. Помяни мое слово - окажется, что она на Москве - богатейшая невеста… А как старая дура тайно к Горелову-копыту на извозчике ездила, я тебе рассказать могу!
– Когда?!
– Не так уж и давно!
Марфа торжествовала. Жизнь ее всякий раз, как Архаров давал поручение, хоть на время лишалась скуки, и добывать нужные ему сведения ей безумно нравилось, особенно когда сведения его удивляли.
– Что, коли девица у князя? - спросил Архаров. - Сама она этому и способствовала… но для чего тогда Волконскому на пропажу жаловалась?…
– А может, князюшка жениться раздумал. Подержал у себя девку - да и раздумал, - неуверенно сказала Марфа. - Хотя не верится мне что-то…
И ее лицо вдруг помрачнело.
– Да и мне. Однако ж надо бы проверить…
Как проверить - Архаров понятия не имел. После Левушкиного поединка с князем обращаться к нему за содействием было бы нелепо. а вызнавать что-то через слуг - попросту опасно, такого дознателя могли и прибить.
Тут нужно было что-то изобрести…
– Гляди, сударь, не пришлось бы беглую девку на том свете искать, - вдруг предупредила Марфа. - Вон старая княжна шум подымает, без чувств валится, а сама ведь не больно-то и ищет пропажу.
– Ну-ка, говори! - приказал Архаров. - Что еще проведала?
– Ничего не проведала, а только не первый год на свете живу. Коли в дому блудный грех заводится, хозяева его порой так истребляют - кровь ручьями льется. Знаешь ли, как вышло, что мой Иван Иванович незабвенный к московской полиции прибился?
Очевидно, она и впрямь тосковала по Каину - иначе не потчевала бы всякий раз Архарова байками о его похождениях.
– Ты мне про девку говори, про твоего Ивана Иваныча - иным разом, - попытался было призвать сводню к порядку Архаров, но не тут-то было.
– А вот расскажу про Ивана Иваныча - поймешь и про девку. Он у меня смолоду у купца служил, потом сбежал, да и денег с собой унес немало. Жил весело, то гульба, то воровской промысел, но однажды купец его выследил, повязал и на двор к себе доставил. Ну, как быть? А наши купцы, сударь, за высокими заборами много чего творят, а дворня молчит. Иван Иванович был тогда совсем еще молод, двадцать три годочка исполнилось. Помирать в такие годы - неохота, а его на цепь посадили, голодом морить вздумали, ясное дело - забьют. И как-то приехали к купцу служилые люди. Ванюшку дворовая девка предупредила, он и заори: «Слово и дело государево»! Его и поволокли в Тайную канцелярию. А там ему уж было что сказать. Еще пока он у купца служил, повадился к купеческой дочке по ночам гость приходить. Она собак прикормила, сторожам денег давала, сама его принимала. Выследили, поймали, а он, сударь, из гвардейцев! Ну, как быть? Венцом он греха не прикроет, отпускать подобру-поздорову купец не пожелал. Забили насмерть - да и в старый колодец вниз головой. Вот про это Иван Иваныч и рассказал на допросе. Проверили - точно, в колодце давний труп. За что Ванюшка мой и получил денежную награду. Я к чему клоню - там, на Воздвиженке, у княжны заброшенных колодцев нет ли?
Архаров ничего не ответил. Поведение княжны Шестуновой и его самого порядком смущало.
На словах княжна только одного и желала - чтобы воспитанница сыскалась. На деле же…
Тут Архаров громко ахнул.
Было ли хоть единое доказательство тому, что Варвара Пухова вообще покинула пределы шестуновского дома? Она исчезла из своей комнаты - это все, что он знал доподлинно. Пропал лакей Павлушка, который мог ее тайно выпустить - но трудно ли княжне отправить его хотя бы в свою подмосковную с наказом сидеть тихо? Не появлялся и волосочес - а трудно ли отказать от дома приблудному французу? Московская барыня могла бы, коли ей бы на ум взбрело, выгнать французишку из дому в тычки, натравливая на него при сем своих мосек. И вся родня бы ее в этом бурно поддержала.
– Ну, Марфа, благодарствую, - сказал он внимательно на него глядевшей сводне.
– То-то, - вполне удовлетворенно отвечала она. - Коли девка себя не соблюла, старой дуре перед родителями за то ответ держать. А так - и концы в воду.
– Как будто ей за побег ответа держать не придется!