Кот и крысы

Музыка увлекла ее, она тоже ударилась в импровизацию, почти такую же неловкую, как у Мишеля, сказывались месяцы, проведенные без инструмента. Но он слышал то, что гудело и плескалось в нем, смутно, она же ощущала каждый точечный удар хрустальной россыпи отдельно и безукоризненно.

Тереза играла и… просыпалась, как будто модная лавка на Ильинке была тяжким и скучным сном, утро било в глаза жаром и светом сквозь сомкнутые веки, оставалось сделать еще одно усилие, рвануться, взлететь!…

И взлетела, ощутив на плечах две цепких руки, одновременно вздымающие ее вверх и разворачивающие лицом к солнцу. Правда, именно в этот миг ее глаза, бывшие незряче открытыми, перестали видеть какие-то необязательные вещи, узор на обоях, бронзовые завитки подсвечника, но увидели ослепительный звездный мрак… и все, и ничего более, и желание раствориться в головокружительном поцелуе целиком и полностью…

Длинный диван был совсем рядом, оба не видели его и попали на него чудом. Руки словно с цепи сорвались, на кончиках пальцев жила музыка, растекалась по коже… и все, и ничего более…

Это было неловко, суматошно, оглушительно, бестолково и бездумно, однако даже такое счастье взахлеб иссякает, приходят в себя мышление, слух и, в последнюю очередь, зрение.

Тереза услышала что-то вроде голосов, возможно, женских, но ей было все равно - хоть бы полк драгун сюда ввалился вместе с лошадьми. Она желала получить наконец то, что мучительно зрело в ней и выносило ее ввысь, как выносит песчинку со дна морского высокая волна… и свершилось!… И блаженное «ах!» на вдохе, и выдох, с которым уходят из тела последние силы - все это было, истаяло, а голоса сделались звонкими и отчетливыми. Где-то возле гостиной находились молодые женщины, они смеялись и уснащали свою речь забористыми русскими шутками, соль которых ускользала от Терезы.

Тереза, перепугавшись, попыталсь оттолкнуть Мишеля, чтобы и он, опомнясь, услышал, но как раз в этот миг и ему было безразличны все голоса в мире, от ее сопротивленеия в нем лишь прибавилось ярости, и произошло то, что им обоим в пору их тайного романа доставляло немало хлопот, - он закричал.

Тут же голоса стихли.

Казалось бы, дамы, сидя в большой гостиной и услышав крики в малой, должны были поднять визг, призвать слуг с оружием, устроить переполох. Однако было тихо. И вдруг дверь с треском распахнулась.

На пороге стояла молодая щеголиха, вооруженная увесистым бронзовым канделябром.

– Это кто тут безобразничать изволит? - спросила она звучным голосом. - Как вы сюда попали?! Эй, сударик, слезай с девки да рожу покажи!

– Не кобенься, Дунька! - потребовала незримая пока женщина. - Отойди, дай им подобру-поздорову убраться.

– Подобру-поздорову? А как же! Приходят в мой дом, занимаются непотребствами! Агашка! Фаддея зови, с кнутом!

– Сама-то гляди какая праведница сыскалась!

– Так мой-то проведает, шуму будет!

– Сама же ты шум подымаешь, а ну, пусти…

Устранив из дверей молодую красавицу, вошла низенькая дама в три обхвата, на которой все было чрезмерно, и оборки, и банты, особливо - чепец с большой ленточной розеткой.

– Шли бы вы отсюда поскорее, сударь, и ты, сударыня, - сказала она миролюбиво. - Дом этот почтенному человеку принадлежит, а вы сюда забрались без его ведома. Неровен час, прознает, а Авдотье Ивановне за вас ответ держать.

Мишель с большим трудом возвращался к действительности. Перепуганная Тереза пыталась как-то привести в порядок его наряд, а сам он повернулся к разумно рассуждаюшей даме и, поняв, что она ждет ответа, заговорил.

– Гаврила Павлович в обиде не будет. Сам просил бывать у него почаще, без чинов… Мы его ожидали…

– Кого просил?! - подвинув даму, ворвалась молодая щеголиха и тут лишь узнала гостя. - Тебя, сударь, просил? Да мне ж опосля того, как тебя Шепелев приводил, два дня покою не было, все домогался: кто ты таков да что промеж нас было, да как мы за его спиной сговорились! Марфа Ивановна, вот он, тот вертопрах, который в фараон всех обыграл!

– Я еще раз говорю тебе, сударыня, что твой сожитель приглашал навещать почаще… - попытался было возразить Мишель.

– Любезный он у меня! А Шепелеву сказал: чтоб таких вертопрахов, петиметров сопливых, водить в гости более не смел! Мало того, что всех обыграл, так еще и на дам бесстыже глядел!

– Дунька, уйди, - велела дама. - Не то на твои крики вся Москва сбежится. Надобно их убрать отсюда поскорее да тихомолком, а не белендрясы сгоряча разводить. Собирайся, сударыня, в накидочку заворачивайся…

– Я еще доберусь, как их Филимонка пропустил! - пригрозила отчаянная Дунька.

– А доберись! Откуда-то же этот вертопрах знал, что днем дом бывает пуст. А у вас тут всякого добра - на многие тысячи. И ты же еще не все мне показала. Только шуму не подымай, - строго сказала Марфа. - Твой-то шум услышит - в тонкостях разбираться не станет. Коли хочешь, я найду, кто это дельце втихомолку раскопает.

– Архаровцев, что ли, попросишь?

– А и попрошу. Они молодцы смышленые, живо из твоего Филимонки толк выбьют… а бестолочь останется!

Дунька рассмеялась.