Кот, который читал справа налево

– После того как Коко поднял меня в седьмом часу утра, – сказал Квиллер, – я начал думать об этом убийстве Ламбрета. Есть что-нибудь новенькое?

– К утру еще ничего не прояснилось.

– Пришли к какому-нибудь заключению относительно акта вандализма?

– Насколько я знаю, нет.

– Ну, вчера вечером я заметил кое-что, что может показаться интересным. Все четыре предмета, которые были повреждены, изображали женские фигуры, более или менее обнаженные. Полиция заметила этот факт?

– Мне это неизвестно, – ответил репортер. – Я сообщу об этом в полицейское управление.

– Но это нелегко заметить. Содержание полотен довольно абстрактно, и случайный взгляд вряд ли обнаружит это. Должно быть, этот вандал съел собаку на современном искусстве, – сказал Квиллер. – Наверное, это какой-то сумасшедший, ненавидящий собственную мать.

– Это сужает круг подозреваемых, – вставил Арчи.

Квиллер был в своей стихии – в гуще привычной деятельности полицейского расследования, где он когда-то изучал репортерское ремесло. Лицо его раскраснелось. Даже усы выражали радость.

На столе появились три сандвича с говядиной и пластиковая бутылочка с горчицей. Журналисты воспользовались ею – каждый в соответствии со своим вкусом: Арчи пускал струю горчицы концентрическими кругами, Кендал выводил причудливые зигзаги, Квиллер выдавливал ее в виде абстрактных фигур.

Через некоторое время Кендал спросил его:

– Вы хорошо знали Ламбрета?

– Я видел его лишь однажды. Он мне не понравился.

– Его галерея пользовалась успехом?

– Трудно сказать. Она была роскошно обставлена, но это ничего не доказывает. Цены на некоторые полотна были очень высокие, хотя я не дал бы за них и пяти центов. Я представляю себе тех, кто вкладывает деньги в такой вид искусства. Вот почему Ламбрет разместил свою галерею около финансового района.

– Может быть, какой-нибудь молокосос надеялся, что его работы будут выставлены в галерее, и из-за этого возник спор с Ламбретом?

– Эта версия противоречит характеру вандализма.

– Как вы полагаете, выбор оружия о чем-нибудь говорит? – задал вопрос Арчи.

– Это был резец, взятый из мастерской, – сообщил Кендал. – То ли убийца схватил его в порыве гнева, то ли он заранее знал, что всегда сможет найти его там и использовать.

– Кто-нибудь работал в мастерской по найму?

– Я не думаю, чтобы кого-нибудь нанимали, – ответил Квиллер. – По-моему, Ламбрет сам делал рамы, несмотря на всю свою утонченность. Когда я был там, то заметил, что работа была в разгаре, но в мастерской, кроме него, никого не было. И когда я спросил его, кто делает рамы, он ответил весьма уклончиво. Потом я заметил, что руки у него в ужасном состоянии – покрыты какими-то пятнами и в мозолях, как если бы он занимался физическим трудом.

– В таком случае, я полагаю, галерея была не такой уж и процветающей и он сидел на мели.

– С другой стороны, он жил в фешенебельном районе и дом его обставлен очень роскошно.

– Мне интересно, сам ли Ламбрет впустил убийцу после закрытия галереи, – размышлял Кендал, – или убийца вошел через черный ход, воспользовавшись своим ключом?

– Я уверен, что это был человек, которого Ламбрет знал, – заметил Квиллер, – и думаю, что свидетельства борьбы были уничтожены тотчас же после убийства.

– Вы можете обосновать свою точку зрения?

– Об этом говорит положение тела. Ведь Ламбрет упал между креслом и письменным столом, как если бы он сидел, когда убийца захватил его врасплох. С незнакомцем он едва ли вступил бы в перебранку, сидя за столом и ожидая, пока с ним разделаются.

– Ладно, с этим пусть разбирается полиция, – сказал Арчи. – У нас полно своей работы.

Когда мужчины встали из-за стола, бармен сделал знак Квиллеру.

– Я читал об убийстве Ламбрета, – сказал он и многозначительно поморгал перед тем, как продолжить: – Я знаю эту галерею.

– Вот как? Что же вы о ней знаете?

– Ламбрет был мошенником.

– Что заставляет вас так думать?

Бруно бросил быстрый взгляд по сторонам:

– Я знаю множество художников и скульпторов, и любой из них может рассказать вам, как вел свои дела Ламбрет. Он продавал что-нибудь за восемьсот долларов, а художнику отдавал наличными сто пятьдесят.

– Вы думаете, один из таких парней и расправился с ним?

Бруно был порядком возмущен:

– Я не говорил ничего похожего. Я просто подумал, что вам не мешало бы знать, что это был за тип.

– Ну спасибо.

– И жена его не намного лучше.

– Что вы хотите этим сказать?

Бруно взял полотенце и принялся протирать стойку бара в том месте, где она была совершенно чистой.

– Все знают, что она кругом жульничала. Однако вы невольно подыграли ей. Она умеет выгодно подать себя, где ей это нужно.

– Где, например?

– Например, этажом выше вашей уютной, должно быть, квартирки. – Бруно оставил наконец стойку бара в покое и значительно посмотрел на Квиллера: – Она поднимается туда для того, чтобы рисовать кота.

Квиллер пожал плечами и собрался уходить, но Бруно вновь окликнул его:

– Кое-что еще, мистер Квиллер! Я слышал интересные вещи о музее. Из него пропали предметы, обладавшие несомненной художественной ценностью, но это дело сразу замяли.

– Почему?