Кот Ланселот и золотой город. Старая английская история

Гош лежал на полу, распластавшись, с закинутой головой, и больше не шевелился. Дика знобило. Он озирался вокруг: здесь нет никакого пса! Только тени, серые тени – призрачная игра света в узких оконцах – двигались на стене.

– Черный пес! Черный пес!

Но Дик уже заразился: бежать! Бежать! Бежать! Он не видит черного пса, но чувствует зверя: вот он! Где-то там, за спиной. Сейчас прыгнет…

– Не двигайся, дурошлеп. – Колодник крепко вцепился в Дика. – Призраки справедливы. Они справедливей людей. Они знают, кто виноват. Кто ел, а кто думал о смерти… А-а-а… Бежать… – захрипел колодник. Но двинуться с места не мог. И сколько ни рвался Дик, колодник висел на нем, точно камень. – Черный пес! Черный пес… Призраки справедливы. Нельзя… Нельзя… Нельзя… – в горле колодника что-то забулькало.

– Стреляй! Стреляй! Они разбегаются!

Стража опомнилась. Стражники бросились догонять убегающих узников. Послышался свист летящей стрелы. Человеческий крик. Еще стрела, и еще. Стоны и крики. Потом топот и крики затихли.

Дик взглянул на колодника: его хватка ослабла. Глаза закрыты, на губах – дурная улыбка.

Дверь все так же была открыта. Дик поднялся и на ватных ногах направился к двери. Недалеко от входа лежал подстреленный узник. Из спины у него торчала стрела. Чуть подальше – еще один. Ему стрела попала в затылок. Стражников не было видно. Дик сделал шаг, другой – и оказался снаружи. В лицо подул ветерок.

Зазвонили колокола, провозглашая утро:

– Лон-дон! Лон-дон! Лон-дон!

Глава 4

На непослушных ногах, ничего не соображая, Дик брел по узкой улице. Солнце в тот день так и не появилось. Накрапывал мелкий дождик. Дика мутило от голода. Но представить себе, что он ест, Дик тоже не мог. У дома с чугунным кренделем (вывеска: «Здесь пекарня») сидел огромный детина и жевал кусок хлеба. Дик взглянул на детину, и его стошнило. Вывернуло наизнанку прямо перед пекарней.

– Ты что, дурак? Ненормальный?

– Гудмэн, я не хотел…

– Не хотел он! Как дам сейчас! По твоей нехотелке! – Детина бранился так громко, что из всех окон высунулись любопытные.

– Бродят тут всякие. Нет покоя!

– Давно пора запретить всякой швали таскаться по городу.

– А чего он сделал-то?

– Плюнул.

– Плюнул? И что такого?

– Так прямо вот взял и плюнул.

– Фу, гадость!

– А ты, что ль, плюешься розами, фифа?

– Это когда ж я плевалась?

– Да вчерашнего дня и плевалась. Сидела, глазела на улицу – и плевалась в разные стороны.

– Так то ж были косточки!

– Ко-о-осточки! Говорю же: плевалась.

Дик побрел дальше. Если детина догонит его и ударит, Дик даже не рассердится. Просто закроет глаза. И дальше будь что будет.

Прямо над ним распахнулось окно:

– Эй, ты там! Посторонись!

Толстуха в мятом чепце выплеснула помои. Потревоженная канава, принимая новую порцию грязи, всколыхнулась, зачмокала и плеснула вонючей жижей – увернуться Дик не успел. Капли жира и грязи застыли на плаще безобразными пятнами. Дик моргнул и отер лицо рукавом. Рукав пах омерзительно. Не только помоями – разным.

Вот городские ворота? Но другие – не те, где грифон. Это ворота на мост. Через них он покинет город. И никто не скажет ему: Дик, ты в своем уме? Ты ведь так хотел в Лондон…

– Скашите, милейший, – из окошка богатой кареты высунулся человек, одетый по-чужеземному, – это дорога к аббатству?

– К аббатству, гудмэн. К аббатству.

– Поесшай, – приказал человек вознице. – Только медленно поесшай. Я хочу смотреть все внимательно. Темса – и все остальное.

Дик побрел за каретой. Далеко под мостом шевелились темные воды Темзы. Там, наверное, глубоко. Интересно, куда плывут эти лодки? Вот Дик не умеет плавать…

Карета внезапно остановилась.

– Что это, гудмэн? – испуганно спросил человек возницу и указал вперед.

Дик, будто вопрос был обращен к нему, вытянул шею: вдоль моста стояла изгородь из пик. На некоторые из них были насажены головы. Одни уже высохли. Над другими трудились вороны. Но были и совсем свежие.

– Да не пугайтесь вы, гудмэн! Что вы все время пугаетесь. Каких-то ворюг обезглавили, а головы вот сюда. Чтоб другим неповадно было. И чтоб горожане знали: вор в Лондоне не разгуляется.

– Я всегда полагал, что англичане – варвары. Но затшэм выставляй свое варварство напокас…

– Пшла, – возница не очень понял, что означает «варвары». Но уж, верно, что-то плохое. Иначе чего господину так надувать губы? Ох уж эти иноземные гости. Им бы только брюзжать. Надо же, выдумал: «Ва-а-арвары!» И возница с досады стегнул ни в чем не повинную лошадь.

Карета поехала дальше. А Дик постоял-постоял – и повернул обратно. Не хотелось ему идти мимо пик с головами.

Дождь усилился. Вода пузырилась на изрытой ямами улице. Редкие пешеходы старались идти по «кочкам». Дик же брел прямо так, без оглядки на лужи, рискуя поранить босую ногу. Скоро он вымок насквозь. Ему сделалось холодно.

– Мэйбл, прям как тебе… Когда ты стучала зубами. Но мы развели огонь в очаге, и тебе стало легче. Огонь – это хорошо. Рядом с ним засыпаешь. Глубоко-глубоко…

Зазвонили к обедне.

– Дон! Дон-дон! Дон-дон!
Ты устал, Виттингтон!