Кот-Скиталец

По ходу дела Артханг перекрывал чужие метки: на мужские клал с подтекстом – «выходите на бой ради вашей прекрасной дамы», рядом с женскими изливал традиционное, не имеющее пока земного образа чувство восхищения всем их родом. Запах сестры смутно маячил в глубине этой незримой паутины, как светляк поутру: не обещание, только его тень, рефлекс чьего-то блеска, прохлада, от которой жарко теснило в груди – помысел, но не его средоточие. Ты есть я, я есть ты, посылал он ей свой запах подобно паролю; нить молока неразрывна и непрестанна, если я мечтаю о несбыточном, тебе ли осуждать меня; ты сама гонишься за тем привидением – или провидением, – которое наслало на тебя кольцо с виноградной кистью.

Внезапно молочный запах (мама Татхи – лоно – грудь одна для двоих) сгустился, сплелся с резким духом железа и бронзы, спрялся в нить, и по ней прошла к Артхангу тревога. То был как бы провал между морскими волнами, спад одной, нарастание другой, – но еще раньше, чем он сообразил это, молодой кхонд уже мчался неостановимо и прямо, будто коата, устремленная к добыче, и от его головы в обе стороны расходились незримые валы, дрожь которых достигала до границ Леса.

…Вертолеты с акульей головой и вихлявым двойным пропеллером – посереди изогнутое коленце, они летят коленками назад, жирные кузнечики, саранча тинного цвета с дурным запахом перегара. Лесники-андры на таких не катаются, их механические твари погрузней и без таких широких полозьев. Все равно в лесу им не садиться, трусоваты, пожарники погорелого театра! Однако эти три хлопаются на поляну с чувством, толком и расстановкой, по углам почти правильного равностороннего треугольника, – и из ближнего через широко распяленную корму выгружаются люди и кони. Вернее, андры и фриссы.

Серена зашла за ствол осины: в дрожащей тени ее не увидят, платье на сей раз охряно-желтое, да и не платье – скорее туника на лямочках: в случае чего мигом залезу наверх – и прости-прощай, кавалеры! Да, а ведь это и впрямь кавалеры, не черная кость: поверх тонкого доспеха – роскошные плащи, береты с пером лихо заломлены набок, на ногах поверх штанин – не шнурованные башмаки, а сапожки. Вздымаются разлатые копья с флажками понизу странного трезубца – средний железный лист широк и прям, два боковых топорщатся в стороны, лежат почти поперек древка. Все яркое, вишнево-золотые и ало-серебряные переливы тонов звенят наподобие рогов и фанфар в холодеющем воздухе осени. (Вид чужих теплых одеяний заставил самое девушку ощутить легкую дрожь.) Что это у них под сукном да бархатом – кирасы или панцири? Квадратные металлические пластины приклепаны – о мерзость! – к бычьей коже, таковы же и широкие пояса с ножнами. Наверное, думают – очень красиво. Доспех, а вырезан до ключиц, чтобы жабо показать.

Из другого летунца посыпались на траву стандартные камуфляжники: эти в пегих комбинезонах, только поверх них – обтянутые тряпкой безрукавые кольчуги, никакого щегольства, но куда большая надежность: по запаху – первоклассная сталь.

Серена впервые видела столько андров зараз – и так близко. И впервые наблюдала, как заваривается правильная охота.

Обликом андры показались девушке не чудней мунков-хаа: вроде бы пообугленней с поверхности, зато волосы, длиной до самых плеч и забранные то в косы, то в узел, – светлей некуда, почти белые. Белобрысые негры, определила она. Вот чертами – скорее европеоиды или – как его? – северные арийцы, только навыворот. А уж кони-то какие! Огромные, метра под два с лишком в холке, грузноватые телом, как шайры, нет, скорее – лемурийские ателланы; глубокая грудь, широко расставленные ноги, щетки до самых подков, но на удивление поворотливы, приемисты. Все – вороной, караковой, реже гнедой масти. Идеальная порода для крестоносца, почти равнодушно отметила Серена. Или – охотника. И на кого это такое ополчение собралось?

Тут она вьявь видит – на кого. Горбатый темный загривок развалил далеко впереди ковыльную шевелюру луга. Свернул в сторону тем своеобычным движением, которое она запомнила с того первого раза, когда ее, шутя, едва не сронили на рысях в такой же ковыльник, мягкий и гибкий, будто мамины волосы, но куда длиннее. Хнорк, вот попался им, бедолага! Или заранее выследили сверху, или каким-то хитрым способом отбили от сотоварищей по местному патрулю, а скорее всего – погнались для разминки за кем-то из его бесчисленных кабанчиков. Да, скорее последнее – девушка догадывалась даже, где ее приятель укрывает свою молодую жену от старых нерожающих самок, – поближе к периметру, подальше от ревности. Ну, она-то сама далеко отсюда, успокаивала себя девушка, не отрывая взгляда от стремительно удаляющейся могучей спины, которая рассекла поле надвое, как плуг, и от кавалькады, устремившейся вдогонку.