Кот в малиновом тумане (ЛП)

Они пошли рядом — Мэтт и тот, другой, немного выше него ростом. Чувства Мэтта метались между такими же совместными беседами и прогулками по буколическим окрестностям семинарии в Индиане и этой темной дорогой домой… десять лет спустя.

Несмотря на то, что другие семинаристы не любили и побаивались отца Буцека за проницательность и строгость, Мэтт его всегда обожал. До тех пор, как…

— Вы оставили служение, — сказал он. Тоном обвинителя.

— Ты тоже, — напомнил Буцек. — Должен сказать, Матфей, что я удивлен. Удивлен и огорчен.

— Меня зовут Мэтт, и оставьте ваши увещевания тем, кому они могут пригодиться.

— Ух ты. Ладно, вернемся к настоящему времени. Я не так и не смог понять по твоему поведению, кто ты теперь: человек, который рвется встретить лицом к лицу потенциально опасного ночного незнакомца или милый католический мальчик, смиренно ожидающий, пока его ограбят.

— Я могу за себя постоять. На меня еще никто не нападал по дороге домой. До сегодняшней ночи.

— Ах, да, боевые искусства. Я помню, ты, придя в семинарию, уже был мастером. Вот не помню, что это было. Тайквондо? Карате?

— Все, что кажется подходящим в каждом конкретном случае, и я не имею в виду — на тренировке. Тренировки были тогда. А теперь я могу постоять за себя.

Буцек кивнул.

Отец Буцек! — настойчиво поправил внутренний голос. Некоторые вещи должны всегда оставаться неизменными: приходская церковь, рядом с которой ты вырос; Папа Римский; священник, который был твоим духовным отцом в семинарии. Это ты можешь отпасть, можешь отречься, как апостол Петр, можешь даже, по иронии судьбы, оставить служение в возрасте тридцати трех лет, но эти вещи должны оставаться неизменными. Буцек — порой потрясающий, вечно мудрый, с интеллектом, позволяющим ему видеть вещи насквозь. Отец Буцек, знавший даже то, в чем каждый семинарист боялся исповедаться.

— Там, в паре кварталов, «Бюргер Кинг», — сказал Буцек. — Пойдем, выпьем по чашечке кофе.

— Я не пью кофе по ночам.

— В трех кварталах отсюда есть бар.

— Вы хорошо осведомлены. Но я не хочу спиртного.

— Тогда пошли в «Бюргер Кинг». Во всяком случае, это более подходящее место для парочки бывших священников, чем бар.

Закусочная «Бюргер Кинг» была, к тому же, освещена гораздо лучше, чем бар.

Мэтт чуть не ослеп от бьющего в глаза света, но послушно встал в очередь рядом с Буцеком, как примерный заключенный, и взял обычный гамбургер и картошку-фри.

Буцек заказал себе сэндвич с курицей, который он как следует посыпал перцем и намазал сверху горчицей.

Они уселись за гладкий стол, на гладкие сиденья, созданные для того, чтобы посетители скользили по ним туда-сюда, приходя и уходя, в бесконечном круговороте.

Вокруг них люди болтали, жевали, стучали подносами, приходили и уходили. Хотите уединения? Притормозите, когда все вокруг спешат.

— Хорошо выглядишь, Мэтт, — Буцек сразу принял цивильную форму имени Матфей, как будто был рад стереть лишнее напоминание о их прежней жизни.

Он медленно пережевывал свой сэндвич, наклонив голову к столу, его лоб пересекали морщины, но не от беспокойства, а от постоянного поглядывания поверх сэндвича на Мэтта. И, возможно, от любопытства.

— Мне… непривычно звать вас просто Фрэнком.

— Ничего, зови. Мы провели столько часов за изучением теологии, служения, святости, этики… Догадываюсь, что я никогда не знал тебя толком, правда?

— Да и я вас, — Мэтт нехотя выволок вялый кусочек картошки из лужицы кетчупа, выдавленного им на бумажную тарелку из нескольких маленьких пластиковых пакетиков. Это выглядело, как свернувшаяся кровь. — Когда вы отказались от сана? Вы… женаты?

Фрэнк скривился, как будто на зуб ему попала куриная кость в сэндвиче:

— Отказался… вскоре после того, как ты закончил семинарию, так что я ветеран-отступник. Да, женат. Уже восемь лет.

— А она…

— Католичка? Да. Преподаватель музыки в школе. Вдова. Трое сыновей-подростков, — Буцек расхохотался так, как никогда не смеялся в семинарии — громко и, кажется, над самим собой: — Я по-прежнему духовный наставник, Матфей… Мэтт. Вроде как.

— А своих детей у вас нет?

— Нет, — ответил он коротко, закрывая тему.

«Не может или не хочет?» — подумал Мэтт. Но это его не касалось, так же, как ничего в его личной жизни — и в его душе — больше не касалось Фрэнка Буцека. Семинария для них обоих осталась в прошлом.

— А ты? — Фрэнк уже тянул через трубочку диетический лимонад из накрытого пластиковой крышкой бумажного стакана.

— Я ушел год назад. Работа на «телефоне доверия» была первой службой, которая мне подошла и на которую меня взяли. Работаю уже полгода. Мне нравится. Не слишком отличается от исповедей, особенно таких, как в старые времена — в затемненной кабинке с задернутыми занавесками. Надеюсь, что делаю доброе дело. А вы теперь кем работаете? Для бюро по трудоустройству мы, отставные священники, трудная задачка, да? Чересчур образованные, но не имеющие никакого опыта.

— Ну, я кое-что нашел, — сказал Фрэнк уклончиво. — Но скажи-ка, о чем ты хотел со мной поговорить?