Кот в малиновом тумане (ЛП)

— Это… м-м-м… — Мэтт отодвинул в сторону коричневый пластиковый поднос с едой и устроил локти на гладкой скользкой поверхности стола. — Личное. И это вообще не мое дело, но мне не дают покоя сомнения. Я хотел поговорить про отца Рафаэля Фернандеса.

— Хороший человек. Очень хороший священник.

— Рад слышать. К несчастью, я слышал о нем кое-что еще, с противоположной стороны, но… короче, его обвинили в развращении малолетних.

— Публично?

— Нет. В этом-то и проблема. Об этом знают, очевидно, сам отец Фернандес, и человек, который его обвинил. И я.

— Больше никто?

Мэтт угрюмо кивнул.

— Этот человек, если он жертва, конечно, подаст в суд?

— Да в том-то и дело. Он не жертва. Он шантажист, грязный шантажист, который ненавидит церковь и всех, кто с ней связан. Он убил свою старую тетку, чтобы завладеть ее имуществом, распял монастырского кота и донимал звонками непристойного содержания престарелую, и, к счастью, глухую как пень монахиню…

Фрэнк Буцек подскочил от этой литании, перечисляющей дьявольские деяния.

— Но он не подал в суд на отца Фернандеса за растление?

— Нет. Он в тюрьме, ожидает обследования на предмет вменяемости. Как по мне, он вменяем на сто процентов. Во всяком случае, мне так показалось, когда я туда ходил, надеясь вытянуть из него правду.

— Преступники и пострадавшие не говорят правды, Мэтт, даже себе самим. Они слишком многое теряют, говоря правду.

Эта мудрость была для Мэтта глотком чистого воздуха. Он склонился над столом и еще больше понизил голос:

— Вот именно. Этот человек не хочет признавать, что это обвинение было частью его тактики, призванной опорочить теткин приход. Я видел его в тюрьме, и… понимаете, Фрэнк… это было как интервью с дьяволом. Я не утверждаю, что церковь идеальна, или что все, кто к ней принадлежит, безгрешны, но… такая злоба, ненависть, такая неприкрытая враждебность… Я знаю, что его считают психопатом. Я знаю, что он злодей и преступник. Но я не знаю, лжет он или нет про отца Фернандеса. И он так и оставил меня в неведении. Чтобы я продолжал мучиться.

— Ты не кому не говорил про это обвинение?

— Нет. Я… да ну, в самом деле… Фрэнк, я затеял, так сказать, расследование. Сочинил историю, что приход собирается чествовать отца Фернандеса, сделать шоу под названием «Вся ваша жизнь»… и позвонил хорошей, доброй католичке из епархиальной конторы, чтобы узнать, где отец Фернандес служил раньше. Чтобы найти его сослуживцев и осторожно допросить их, не выдавая своей цели.

Мэтт внезапно обнаружил, что Фрэнк усмехается поверх своего сэндвича.

— Я врал, Фрэнк! Ложь во спасение, вроде бы, ради доброго дела, но я чувствую себя каким-то… скунсом. Это было легко! Я никогда не думал, что вызываю такое доверие.

— Это все хорошее воспитание. Полировка держится, даже если фундамент треснул. Добро пожаловать в реальный мир, Мэтт.

— Вы что — нисколько не шокированы?

— Кто я такой, чтобы быть шокированным? — мягко сказал Фрэнк. — Мэтт, у меня никогда не было семинариста, который был бы настолько искренним, настолько старательным, настолько верным и таким чертовски самоотверженным. Я всегда чувствовал, что из тебя мог бы получиться идеальный священник, но что ты никогда им не будешь.

— Вы всегда это знали? А почему вы мне не сказали? Позволили мне корпеть, потеть над книгами, проводить все эти годы…

— Никто не может указывать другому, что ему делать. Даже Бог не может. Следует позволить человеку дойти до всего самому, иначе он никогда не будет свободен. К тому же… я об этом не догадывался, но мое собственное служение было выстроено на песке. Следует уступить другим, Мэтт, путь по стопам Господа. Новому поколению.

— Может быть, женщинам, — добавил Мэтт, вспомнив бедное меньшинство без всякой рациональной надежды на принятие сана, этих девушек, изучавших теологию просто для себя, но истово. Их было много даже в его семинарские годы, а сейчас их, наверное, еще больше, и они могут потребовать большего равенства, даже в монастырях, несмотря на рушащий надежды папский запрет.

Фрэнк хлопнул ладонью по столу.

— Слушай, Мэтт, успокой свою гиперактивную совесть католика. Так получилось, что ты обратился к правильному человеку, и этот человек может помочь тебе выбраться из моральной ловушки, в которую ты попал. Назовем это последним наставлением от бывшего духовника, чей жизненный курс изменился весьма радикально. Во-первых, я могу поклясться, поклясться всеми святыми, какими хочешь, что отец Рафаэль Фернандес не проявлял ни единого признака педерастии в то время, когда я был его помощником в приходе Святого Розария двадцать пять лет назад.

Мэтт заерзал, собираясь что-то сказать, и Буцек добавил:

— И я смогу это доказать. Я потихоньку проверю все предыдущие места его службы в других приходах. Если будет хоть малейшая ниточка, я ее найду. Видишь ли, у меня тоже есть обязательства. Я знал отца Рафаэля задолго до того, как ты с ним познакомился. Я делил с ним приходскую службу. А теперь у меня возникла настоятельная потребность выяснить правду. И, в отличие от тебя, у меня есть возможность это сделать.