Кот забвения (сборник)

И русалки заплакали… Да какие русалки? Это и впрямь люди, живые девушки стоят да девчонки. Живые, румяные, взволнованные. И волосы по ветру вьются – белые, черные, рыжие. Начала Лукерья, и все подхватили самую чудесную, самую странную песню, подобной которой никто вовеки не слыхал. Слова не разобрать, только ясно, что всё в них: и холодные воды, и тоска вековечная, и свобода, чистая, как солнце.

Смотрит Венька: да ведь уже и девушки – не девушки. Птицы это поют, большие белые птицы кружат над озером и поют человеческими голосами! Потом уже Веньке вспомнится: может, показалось? Может, ангелы то были? Теперь не узнать… Остались в памяти только прекрасные белые крылья. Пролетая над ребятами, кричат:

– Акулька! Летим с нами! Радость-то какая!

Но Акулька, закусив губу, мотала головой.

И взмыли птицы эти в самое небо, и потонули в ярком солнечном сиянии. А гадкий водяной метался, метался по берегу, силился ухватить хоть одну. Раздувался от бессильной злобы и, когда скрылась в вышине последняя птица, лопнул – бабах – с жутким грохотом.

И все стихло…

Венька медленно, медленно поднял голову. Не было больше в руке медальона. Делся куда-то. А Кирилл и Акулька лежали рядом, на траве, среди ромашек. Толкнул Венька Кирюшку, тот поднялся.

– А? – сел осторожно и на Акульку кивает: – Чего это она?

Лежит Акулька без движения, как неживая. И стала она другая: волосы русые, кожа человечья. Обычная девчонка. Венька давай ее трясти, а Кирюшка сунул зачем-то в рот земляничину.

Тут вздохнула Акулька и открыла глаза:

– Господи, красота-то какая…

И только тогда огляделись они по сторонам и увидели… Озеро не узнать! Зазеленели, зашумели кругом деревья, вместо лопухов да осоки стелется по берегам мягкая травка, шмели на цветы налетели. В ветвях вон белка скачет, а уж птицы звенят на все голоса! Кукушку всех слышнее. Вода чистая, голубая, и колышет ее теплый ветерок. Так радостно о берег плещется – вот бы искупаться в такое утро! А земляника-то, матушки! До чего же много ее кругом! И небо яркое – аж глазам больно, и до каждой ягодки, до каждой капли росы дотянулось доброе летнее солнышко.

Долго сидели ребята, молчали да на красоту эту глядели; наконец сказал Кирюшка:

– Пора нам с вами домой.

Пора… Ох, пора. Заждались вас дома, все слезы выплакали в уютном домике на краю леса. Поднялись они тихо, и Венька сказал, глядя в небо:

– Вот, Акулька, если б ты земляники моей тогда не поела, была бы сейчас с ними… Улетела бы раньше срока.

А Акулька засмеялась и говорит:

– Не в ягодах тут дело!

– А в чем же?

– Да ведь русалки – мне то есть подобные… Они знаете чего не умели? Не могли вот, а я – смогла?

– Чего?

Улыбнулась Акулька:

– Да любить же. Солнце вот любить. Вас. Жизнь любить! Э-э-эх!

И, раскинув руки, с громким хохотом пустилась она бежать по траве в гору, дальше, дальше от озера. И, переглянувшись, бросились за ней Кирюшка с Венькой. Бегом домой через летний звенящий лес!

Что еще сказать? Тем же летом написал лесник в институт письмо, что, дескать, найден среди леса старинный храм. Шуму было! Опять Венька в газету попал. Мы, археологи, приехали и раскопки там начали. И уже много, скажу я вам, интересного откопали! Дочка лесникова, Акулька, помогала нам. Вот здесь, говорит, кладбище было, а тут изба стояла. И ведь не ошибалась, такая молодец! А в озере мы ничего не нашли. Пусто там. Даже рыбы нет. Зато купаться – одно удовольствие! И земляника по берегам растет крупная, сладкая, прямо как та, что Венька в храме нашел.

Насчет цветка папоротника вот только не знаем: зацветет ли еще когда? Условились мы – если кто доживет, через сто лет приехать к озеру и поискать. Вот тогда и увидим.