«Сейчас, анализируя всю эту операцию, считаю, что 1-ю танковую армию следовало бы повернуть из района Чортков — Толстое на восток для удара по окруженной группировке. Но мы имели тогда основательные данные, полученные из различных источников, о решении окруженного противника прорываться на юг через Днестр в районе Залещиков. Такое решение казалось вполне возможным и логичным»[394]
.Однако вопрос о том, что следовало бы делать для предотвращения прорыва армии Хубе из окружения, представляется не таким простым, как может показаться на первый взгляд. Сам по себе отказ от прорыва через Днестр, конечно, высвобождал танковую армию М.Е. Катукова для действий против окруженной группировки. Однако одновременно это означало отказ от воздействия на тылы немецкой 1-й танковой армии южнее Днестра.
Скорее всего, в этом случае события бы развивались с акцентом на деблокирующий удар. По факту деблокирующая группировка II танкового корпуса СС действовала не в полную силу, собственно в деблокировании принимал активное участие прежде всего «Фрундсберг». Соответственно при развороте советской 1-й танковой армии на восток и ее активном участии в боевых действиях к северу от Днестра деблокирующий удар извне был бы более энергичным, возможно, с привлечением группы Фрибе.
Оптимальный вариант действий советской стороны скорее лежит в плоскости постановки задач на окружение немецкой 1-й танковой армии сразу двум фронтам — Г.К. Жукова и И.С. Конева — вместо политической задачи выхода на государственную границу. Соответственно две танковые армии 1-го Украинского фронта остановились бы перед Днестром и повернули на запад и восток, т. е. на внешний и внутренний фронт окружения. Необходимой мерой также является сосредоточение сил стрелковых соединений 1-й гв. армии на внутреннем фронте окружения. В район к югу от Днестра к тому моменту вышли бы танки 2-го Украинского фронта. Все это вместе, скорее всего, поставило бы на «катящемся еже» большой и жирный крест. Точно так же представляется весьма проблематичным осуществление эффективного деблокирующего удара. Скорее всего, реализовалась бы схема «Сталинград» — деблокирующая группировка остановлена в 50 км от «котла» и вынуждена отступать.
Также хотелось бы предостеречь от сужения «вины» за прорыв армии Хубе до масштабов одного соединения. В частности, иногда ответственность за успех деблокирующего удара эсэсовского корпуса возлагается на 18-й гв. стрелковый корпус и лично на его командира генерала И.М. Афонина. Однако у загнанного далеко на запад на р. Коропец и практически лишенного снабжения корпуса были крайне ограниченные возможности отражения удара свежих сил противника. С тем же успехом можно возлагать ответственность на 23-й стрелковый корпус, чья 8-я стрелковая дивизия реально обороняла Бучач, или 11-й гв. танковый корпус А.Л. Гетмана, потерпевший неудачу в перехвате путей отхода противника.
На тактическом и техническом уровне, помимо технического усовершенствования немецких новых танков и повышения их надежности, произошли изменения в тактике использования «Тигров» и «Пантер». Немецкие танки действовали в два эшелона, первый вызывал на себя огонь советской противотанковой артиллерии, а второй с места расстреливал позиции противотанкистов, как писалось в советских отчетах, «оставаясь вне зоны их огня». Ведение немецкими танками дуэли с ПТО и Т-34 на дальних дистанциях позволяло им проламывать неплотную оборону, построенную на артиллерии калибром 76 мм и даже 57 мм. В качестве контрмеры командование фронта по итогам боев предлагало:
«В связи с этим Военным советом фронта было решено усилить ПТО тяжелыми орудиями (СУ-122, 152 и 152 мм гаубицы пушки 37 г.), входящими в систему ПТОП»[395]
.Однако радикальное изменение ситуации произошло с появлением в массовых количествах Т-34-85 и ИС-2, позднее — с появлением СУ-100 и БС-3. Одним словом, с появлением техники, способной вести дуэль с немецкими тяжелыми машинами на дальних дистанциях.