Котенок. Книга 1

Я сидел на еловых ветках, скрестив ноги. Посматривал по сторонам: на сосновые стволы, на кусты брусники и черники, на видневшуюся за прибрежным кустарником водную гладь. Вспоминал о том, что в «прошлый» раз мне в походе было не до Лёниных песен и не до красот природы. Да и не видел я толком ничего вокруг, когда в «тот» раз согревался у костра. Я поправил очки. Свечин «вспоминал» очередную мелодию: подёргивал струны. Над моей головой пищали уже слегка обленившиеся к сентябрю комары. В костре трещали берёзовые поленья — изредка над ними взлетали крохотные, похожие на светлячков огоньки. В воздухе по-прежнему преобладали ароматы багульника и можжевельника. Но теперь к ним добавились душок живицы и запах чая (девчонки щедро сыпанули в подвешенный над костром чайник остатки сухих чайных листьев из пачки «со слоном»).

Волкова несильно толкнула меня в плечо — я «вернулся на землю».

Услышал:

— Ваня!

Это окликнула меня Лидочка Сергеева. Она восседала на еловых ветвях по правую сторону от классной руководительницы — помахивала рукой: привлекала моё внимание. Я посмотрел Сергеевой в лицо, вопросительно вскинул брови.

— Ваня, — сказала Лидочка, — ты говорил, что сегодня сыграешь и споёшь для меня!

Она будто нечаянно промахнулась: стрельнула глазами мимо меня — туда, где сидела Волкова. Сергеева приосанилась: направила на меня свои «главные орудия» третьего размера. Слащаво улыбнулась.

— Или ты забыл о своём обещании? — спросила она.

Я почувствовал, как на моём лице сфокусировались взгляды едва ли не всех сидевших около костра девчонок (да и многие парни тоже посмотрели на меня).

— Почему это он будет петь именно для тебя, Сергеева? — спросила Кравцова.

Она занимала место на «диване» слева от Снежки, рядом с Васей Громовым. Наташа уже навела видимость причёски на своей голове, освоилась в полученной от меня одежде. Снова выглядела уверенной в себе и своих «женских чарах».

— Потому что он мне обещал! — сказала Сергеева.

Девицы чуть склонились вперёд — вступили в дуэль взглядов. А Громов посмотрел на меня — с недовольством и с плохо скрываемой завистью. Притихли струны: Свечин накрыл их ладонью.

— Ладно, — пробормотал я.

Хмыкнул, попросил у Лёни гитару. Свечин не отказал и будто бы даже обрадовался моей просьбе. Я примерно минуту настраивал инструмент — всё это время Сергеева и комсорг продолжали молчаливую борьбу. Вот только одноклассники теперь следили не за их «выяснением отношений» — десятиклассники смотрели на мои гладившие струны пальцы. Поначалу мне почудилось, что музыкальный инструмент Свечина безнадёжно испорчен. Гитара походила на дикого зверя, никогда не знавшего хозяйского ухода. Но я всё же привёл её в относительный порядок. Отметил, что планки ладов не терзали подушечки пальцев — напротив: казались приятными на ощупь, как… Я кашлянул, отвёл взгляд от груди Сергеевой. Сыграл проигрыш — одобрительно кивнул.

Лидочка и Наташа прервали сражение — взглянули на моё лицо.

Я улыбнулся и тихо произнёс:

— Как пока не сказал, но обязательно скажет замечательный персонаж… одного очень хорошего фильма: «Это строки старинной французской песни. Её пели женихи своим невестам».

Заметил, как иронично и смущённо заулыбались десятиклассники, услышав слово «невестам». Улыбнулись все (даже Снежка) — все, кроме Сергеевой и Кравцовой. Я скосил взгляд — не увидел улыбку и на лице Алины Волковой.

Снова сыграл вступление и запел:

— В мой старый сад, ланфрен-ланфра…

Мой голос звучал под аккомпанемент струн, потрескивание костра, шум воды в чайнике и писк комаров. Десятиклассники и Снежка молчали; они слушали меня, затаив дыхание — не вклинивали свои вздохи в мелодию. Слова песни лились легко, звучали без фальши. Гитара послушно отзывалась на мои касания, будто безнадёжно влюблённая в меня девица. В моих руках она преобразилась, запела и застонала «по-настоящему» — не притворно. Мне почудилось, что этому факту удивился даже Свечин: он широко распахнул глаза, но смотрел не на моё лицо, а на мои руки (будто силился разгадать мой «фокус»). Заметил я и блеск глаз Волковой (Алина больше не всматривалась за горизонт: следила за моими губами).

— …Сорвём с тяжёлой ветки…

Я вспомнил о фильме «Гардемарины, вперёд!», когда пел Леонид Свечин. Музыка и природа тогда будто смешались у меня в голове в причудливый микс. И напомнили мне о приключениях «трёх мальчишек из навигатской школы». Наверняка это случилось, потому что в пока ещё не отснятой кинокартине Светланы Дружининой было много сцен, снятых на природе: в лесу, у озёр, на болоте. Прозвучали в том фильме и замечательные песни, мелодии которых я не раз наигрывал на «Гибсоне» — уже сидя в инвалидном кресле. Поначалу я вспомнил песню «Дороги любви», которую исполнили для фильма Светлана Тарасова и Дмитрий Харатьян. Но руки сами наиграли иную мелодию. А в голове всплыли стихи Юрия Ряшенцева, написанные поэтом по просьбе Михаила Боярского.

— …И роза падает с куста…